Неизвестная. Книга первая - стр. 4
– Так что случилось-то? – моряку надоела эта болтовня.
– Так ведь вот-с, граждане-товарищи…
– Мама родная! – вырвалось у Митрохи, и он чуть не перекрестился ненароком.
– Ну и че? – хмыкнул морячок. – Голой девки не видал, че ли?
– Такой не видал, – разлыбился солдатик.
– Да-а… – протянул морячок, приглядевшись, и на всякий случай потянул за ремешок кобуры маузера.
– Вот и я говорю – странно енто как-то, – поддакнул дворник, отступая за спины чекистов.
Она стояла перед ними. Совсем еще девчонка – лет шестнадцати, от силы семнадцати, совершенно обнаженная и совершенно не стыдящаяся своей наготы. Девка как девка… Ну голая, ну красивая…
– Тощевата… Но – хороша! – прошептал Митроха, и тут же простил моряку и злой ветер, и колючую изморозь, стегавшую по глазам, и то, что тот заставил его, совсем промерзшего, подниматься на эдакую верхотуру.
«Кондрат-то, дурак, пущай у батареи греется», – вспомнив оставленного на страже патрульного, он украдкой взглянул на темный треугольничек внизу ее живота, покосился на овальчики сосков, потом отвел глаза в сторону и почувствовал как кровь быстрее побежала по его озябшему телу. И непогода вдруг забылась, и стало жарко. Очень жарко.
А вот что действительно поразило морячка, так это ее взгляд – растерянный, немного грустный и будто все понимающий и заранее прощающий. Так смотрит младенец на мать, когда та дает ему грудь. Он обхватывает ее ручонками, деловито причмокивает и смотрит, смотрит, смотрит прямо в душу…
А еще припомнилась старенькая деревенская церквуха, в которой служил добрый попик отец Онуфрий. И почудилось, будто он – маленький, босой и бесштанный – снова залетел в эту церковку, да так и застыл, уставившись на икону… «Это Казанская божия матушка», – тихо сказал ему тогда отец Онуфрий и провел шершавой ладонью по голове будущего «грозы морей»… пожалел. И добавил зачем-то: «Я ее в юности сам списывал».
У богоматери были такой же взгляд, как у этой девицы. Не девицы, нет. Девушки… Девы…
– А тепло тут у вас, – ляпнул Митроха. – Дровами топите?
– Пока уголек есть, – отозвался дворник, – да и на ту зиму, может, хватит… А может, и нет, – спохватился он, словно почуял – отберут, отберут же нехристи! Чем тогда жильцов согревать…
– Она живая? – почему-то шепотом спросил морячок.
– Стоит же, не лежит, – снова покосился на девушку солдат.
– И как она тут? Привел кто? Или сама зашла? А может, снасильничал кто? Обобрал? – вопросы чекиста посыпались как из пулемета.
– Так чего ты на деда-то? – вступился за дворника Митроха. – Ты у нее самой спроси.
Повернулся чекист, к девушке шагнул… «Не надо!» – хотел крикнуть Степан Евграфович, да не успел…
А ничего такого страшного и не произошло. Ну… или почти ничего. Только девка напряглась, словно морячок переступил невидимую черту. На чекиста зыркнула, потом будто скукожилась, сжалась на миг, и вдруг морячок увидел, как она преображается, наполняется внутренней силой, мужественностью какой-то и напором. Пара ударов сердца, и чекисту пригрезилось, что перед ним стоит сам Колчак.
Нет, конечно же, это была та самая девка – телешом и без стыда, только в фигуре ее, в повадке, в манере держать голову морячок сразу узнал адмирала.
Строго взглянула бесстыжая девица на чекиста и вдруг сказала:
– Что ж ты, Кузминкин, так меня подвел… Напился как порося, дебош устроил. А мне тебя так не хватало… там, на норде…