Неисправимый бабник. Книга 1 - стр. 2
– Если успею – да. А как вас зовут?
– Женя.
– А почему вы не остановитесь у родителей хоть на несколько дней?
– Я уже опаздываю: во Львове малость загуляла, просрочила день. Еще, может, по шеям получу. А если все хорошо – я недельки через две приеду, тогда увидимся. У меня родители простые люди, из рабочей среды, не беспокойся ни о чем. Тебя-то как зовут, случайный попутчик?
– Виктором. Я…
– Не рассказывай о себе, меня твоя биография не интересует. Завтра расстанемся и, может, больше никогда не увидимся. Пойдем лучше перекусим, у меня хлеб есть и одна селедка. Она очень соленая. Всю дорогу будешь пить, и в твоем животике будет создаваться иллюзия сытости. Пойдем. Я не люблю одна кушать. Если коллективно, то и соленая вода за молоко сойдет.
Вите нравилось, как говорит Женя. Возможно, весь восток живет коллективно. Ест селедку с черным хлебом и запивает водой. Интересно, а как в любви, тоже коллективизм? Спросить бы, да это не очень удобно. Судя по тому, как Женя вела себя, все говорило о том, что отношения между полами обычные: у Жени не было даже попытки прилипнуть к его губам в тамбуре вагона. Витя видел, что он ей немного нравится, иначе она бы просто не обратила на него внимания. Но теперь он должен был завоевать ее. В этом вопросе все так же, как и две тысячи лет назад, только теперь, в наше время, слабые существа все чаще и чаще берут инициативу в свои руки, и правильно делают.
Женя бросилась к своей сумке, вытащила все свое богатство. Хлеб оказался цел, а вот селедку кто-то обобществил, только хвостик остался.
– Комсомольцы приголубили, – сказала Женя, вздохнув. – Давай поедим хлеба, а водой запьем.
– У меня сало есть, – шепнул Витя. – Если понравится, устроим пир.
– Ух ты! Так ты, братец, куркуль. Эй, братва, налетай!
Все, кто дремал сидя и стоя, пришли в бодрое состояние и с комсомольской прытью расхватали сало. По ломтику. Хлеба досталось всем по солидному куску.
Чем дальше на восток, тем зажиточнее был советский народ: хлеб стал появляться не только серый, но и черный, а также белый, и не только батоны, но и булочки, выпеченные буквально вчера в честь очередного пленума ЦК КПСС.
На станции Жмеринка поезд стоял сорок минут. Витя – он был богаче своей новой знакомой, у него в кармане спрятано шестьсот рублей – пригласил Женю поесть вкусного украинского борща. Здесь, прямо на станции, под навесом, размещалась открытая столовая, что-то вроде походной солдатской кухни, где за небольшую плату можно было отхватить солидную миску борща и несколько кусков вкусного свежеиспеченного хлеба.
– Ты давно демобилизовался? – спросила Женя, хлебая борщ.
– Два года тому назад.
– И ты в течение двух лет не расставался с солдатской формой? Ты что, так любишь ее?
– Души в ней не чаю.
– Остался бы макаронником, – засмеялась она. – Мы в техникуме, когда выходили в город, чтобы потанцевать на площадке, не отвечали на приглашения этих макаронников-сверхсрочников, считали их бездельниками. И правильно. Нечего в армии штаны протирать, коммунизм надо строить.
– Вот я и отправляюсь коммунизм строить в твой город, но если меня нигде не примут – вернусь в армию и всю жизнь буду есть макароны.
– Не дури. Если хочешь – поедем со мной. Там много шахт. Будешь шахтером, а я нормировщицей, я тебе буду нормы приписывать, ты станешь зарабатывать как генерал.