Размер шрифта
-
+

Недостроенный храм - стр. 6

пила с моего лица.
На мудрость не хватит силы,
для глупости нет ума.
И даже сырой могилы
меня не приемлет тьма.
Хромает по лужам ветер,
жуя нитяной мотив.
На этом весёлом свете
я только любовью жив.

«Познавая сущность Иисусности…»

Сестре Галине

Познавая сущность Иисусности,
руки на груди сложив крестом,
быть хочу искусным в безыскусности,
но не указующим перстом.
Оставляя в прошлом страсть и страстности,
тайну покаяния познать
я хочу. Хочу причастности
к Истине Пресветлой.
Исполать!
Познавая сущность Иисусности,
руки на груди сложив крестом,
я познаю сущность Иисущности
в самом сокровенном и святом.

Армагеддон

На каменные клинописи лиц
светила лик, простреленный навылет,
глядит из-под слабеющих ресниц.
На сгустки и клубы белёсой пыли,
осевшей на деревья и на птиц,
на лица зданий и отживших клёнов.
И нет уже различий и границ
меж храмами Парижа и Поклонной.
Настало время:
Ангел вострубил,
и сделались смятения и смуты.
И скоро, скоро грозный Гавриил
сочтёт твои последние минуты.
Настало время:
всё вернулось вспять,
всё умирающее или неживое,
и никого на помощь не позвать,
и грудь земли под пыльною травою.
Восстала рать.
Пред ней – другая рать.
Они сошлись, разя, в последней битве.
И солнце не спешило догорать,
и люди становились на молитву.
Всё это было.
Было?
Но когда?
Я помню крики боли и страданья,
и догорала Божия Звезда,
и ни следа, и ни воспоминанья…
Всё это было или будет впредь —
земли сырой оплавленные комья.
Всё умерло.
И только умереть
не смог один, который это помнил.

«Отщебетали в парках птицы…»

Отщебетали в парках птицы,
но город требует поэм.
И по столице след искрится
пахучих белых хризантем —
тотем не для богатых нищих
и не для нищих богачей.
И в подворотнях ветер ищет
мерцанье трепетных свечей.
Ключей от рая не отыщешь.
Но почему же там и тут
в часовню старого кладбища
молиться странники идут.
Падут снежинки на дорогу
неразрешённых мной проблем,
но след людей, идущих к Богу,
в благоуханье хризантем.

«Покровский отблеск октября…»

…И кто-то камень положил
Ему в протянутую руку.
М.Ю. Лермонтов

Покровский отблеск октября,

разлив кленового заката,

и мысль о том, что прожил зря

всю эту жизнь, уже чревата.

Уже чревата бытиём

под звук унылой депрессухи.

И солнца луч пронзил копьём

в лесу клубящиеся слухи

о том, что будет и чему

уже совсем не приключиться.

И весь октябрь опять в дыму,

как искалеченная птица.

Я долго думал и гадал,

кружил в лесу, подобно звуку,

и вдруг последний лист упал

в мою протянутую руку.


«За узорным зелёным болотом…»

За узорным зелёным болотом
стерегут тишину камыши.
Просыпается давнее что-то
в закоулках уснувшей души.
Раньше пелась молитва, как песня,
и ласкали крылом облака,
а теперь по заснеженным весям
ни огня, только чахлый закат.
Но в безверье и бездорожье
я храню, словно тайну, следы
удивительной,
невозможной
золотой Вифлеемской звезды.

У входа в Иерусалим

Бдите и молитеся, яко не весть,

в кий час Господь ваш приидет.

(Мф. 24:42; Мк. 13:33)
Сижу у врат, презревши плоть,
от лета и до лета.
Не знаю я, когда Господь
пройдёт дорогой этой.
Я пролил здесь немало слёз,
в стране чужой безвестной.
Не знаю я, когда Христос
пройдёт в свой Храм Небесный.
Смогу ли я Его узреть
среди толпы гудящей,
иль суждено мне умереть
таким, как есть, пропащим.
О, Боже! Милостивым будь
мне грешному. И всё же,
о, Боже, укажи мне путь
каким пройдёшь…
О, Боже!

«Чечня и чеченцы…»

Страница 6