Недобрый клоун - стр. 4

– Может, комп включим?

– Давай, – я не возражал, и снова, помимо воли, вспомнил старого цыгана и больную собаку. И ещё слова бабы Маруси. А ведь она права, действительно неспроста здесь остановились цыганские кибитки.

Глава вторая

Старая собака

Сегодня я впервые увидел «кровавый» закат. Было двадцать минут одиннадцатого, солнце уже скрылось за горизонтом, и над лесом появился кусок кроваво-красного неба. Я смотрел на него как завороженный, зрелище было и красивым и отталкивающим. Мне в голову сразу пришла мысль о кровоточащем небе и скорой беде, которая непременно произойдет где-нибудь поблизости. Я это знал, чувствовал кожей, более того, отлично понимал, что это неизбежно.

В одиннадцать часов послышался вой собаки. Жалостливый, протяжный, предсмертный вой пса, чья жизнь висела на волоске. И опять я ясно представил больную, уставшую от жизни собаку, которая никак не могла умереть. А может, она воет от боли, глядя на сделавшийся бордовым закат? Резкий звонок телефона меня напугал. Звонил Кирилл.

– Слав, чего делаешь?

– На балконе стою.

– Слышишь, как псина воет?

– Ещё бы!

– Как думаешь, цыганский пес или другой?

– И думать нечего, конечно, псина старика воет.

– Давай смотаемся к табору, глянем, чего там у них происходит.

– Сейчас?

– А что, мамочка не отпустит? – издевательский тон Кирилла меня разозлил.

При чем здесь мама, чуть что, сразу мама. Сам не хочу никуда идти, а тем более приближаться к табору. Что я там забыл? Таращиться на воющую собаку мне неинтересно, хотя… Я не хотел признаваться самому себе, а Кирюхе подавно, но на самом деле меня тянуло к кибиткам как магнитом.

Днём, не отдавая себе отчета, я потопал к опушке, весь вечер боролся с тайным желанием отправиться к табору, а сейчас, когда Кирилл предложил одним глазком взглянуть на собаку, я вдруг ощутил приятное тепло, разливающееся по телу. Да, я хочу, я очень хочу пойти туда прямо сейчас. Именно сейчас! Когда зашло солнце, когда опустился вечер и на улице практически темно. Будет страшно, жутковато, но этот страх меня и подстегивал, он был тем самым стимулом, подогревающим мой интерес к кочующим цыганам.

– Хорошо, встречаемся у вашей калитки минут через пять.

– Договорились, – Кирюха отсоединился, а я, прежде чем выйти из комнаты, подошел к зеркалу.

Лицо пылало, щеки почти бордовые. Как тот закат, подумал я и повернулся к окну. Темнота. И вой прекратился, теперь на улице тихо. Но тишина опасней любого шума. Все самое ужасное рождается в тишине.

Я спустился вниз, прошел в ванную, несколько раз умыл лицо холодной водой и, не став вытирать его полотенцем зарулил в большую комнату. Родители смотрели телевизор.

– Па, я схожу на полчаса к Кирюхе, ладно?

Отец кивнул, не отрывая взгляд от экрана. Мама взгляд оторвала и даже нахмурила брови.

– Слав, двенадцатый час, до завтра никак подождать нельзя?

– Мам, я не маленький, что мне спать в одиннадцать ложиться?

– Пусть идет, – быстро сказал отец, сделав звук чуть громче. – Все равно раньше часа не ложатся.

– Будешь возвращаться, позвони, – крикнула мама. – Папа тебя встретит у калитки.

Ну да, делать мне больше нечего, она меня за первоклашку все держит. Можно подумать я в двенадцать лет боюсь дойти до соседнего дома. Обязательно меня должен кто-нибудь схватить, напугать, ударить и далее по списку. Смешно. Кому я нужен? А потом, кто сюда попрется, здесь же глушь, все свои, чужаки в деревню не захаживают. Но маме этого не объяснишь, она у нас та ещё паникерша.