Нечаянный рай. Путешествие к истокам (сборник) - стр. 12
Лес: древний ужас
По Ключевскому, Русь и Лес – синонимы: «Еще в XVIII веке европейцу, ехавшему на Москву через Смоленск, Московия казалась сплошным лесом». Леса, реки, озера – «наше все», они кормили, поили, одевали. Но далее Ключевский замечает, что «несмотря на это, лес был всегда тяжел для русского человека… Этим можно объяснить недружелюбное или небрежное отношение русского человека к лесу: он никогда не любил своего леса» – сегодня это звучит как преувеличение и одновременно похоже на правду. Настоящий Лес бывает не только тяжел, но жуток и страшен – любят его далеко не все.
Читая же С. Максимова, М. Забылина и прочие книги по народной демонологии, испытываешь естественное чувство зависти к этой необозримой и многокрасочной жизни, где языческая русская нечисть еще совсем недавно населяла избы и леса и превращала скучноватые пространства во что-то странное, жуткое, бесконечно таинственное. Казалось бы, все эти баенники, лешие, полевики, оборотни, кикиморы, ведьмы и колдуньи давно и безжалостно изгнаны из самых глухих чащ и болот (в деревне последняя бабка-знахарка, умевшая заговаривать, умерла лет 10 назад, теперь осталась лишь одна старуха, про которую поговаривают, что если она и не ведьма, то всяко связана с нечистой). Но, к счастью, лес все еще остается настоящим лесом, а не европейским лесопарком, и непроходимые ельники, гибельные болота и вросшие в землю лесные хутора вызывают все то же жутко-сладостное чувство. Ранней осенью, если идти по лесной дороге через сосновые боры, мимо озера Плотичного, сначала не испытываешь ничего необычного: лес как лес – корабельные сосны в светло-зеленом мху, вереск, можжевельник, прозрачное солнце осени, слепней и комаров нет совсем – бродить здесь одно удовольствие. Но если повернуть направо по заросшей Обрской дороге, пройти версты две, перейти болото с острым запахом багульника, дойти до речки Рожни с берегами, изрезанными бобровыми норами, то все вдруг меняется. Лес остается как будто прежним, за болотом снова бор с брусничником, где грибы можно косить косой, переходящий в ольшаник с папоротником, смешанный с елями и редким березняком. И только дальше за рекой начинается дремучая еловая чаща. Уже здесь место тревожное, жуткое – можно вспугнуть глухарей, наткнуться на медвежий помет, услышать на другом берегу страшный треск сухого бревна, не выдержавшего лосиного копыта; поздней осенью здесь бывают волки, впрочем, пока еще не опасные, тем более, если ты с собаками. Но дело не в этом – тут место, где внезапно, необъяснимо тебя охватывает ощущение жути, чувство, что кто-то дальше тебя не пускает, и хочется тут же повернуться и пойти назад. Обрская дорога приводит в настоящий, древний, языческий, первозданный лес с духами, лешими и демонами, раскинувшийся на десятки километров вплоть до самого Чудского озера.
В летописях есть известная история про обров (или аваров), которые воевали со славянами, покорили племя дулебов, притесняли, издевались над их женщинами, запрягая в повозки вместо лошадей.
Потом обры внезапно исчезли, так что от них не осталось и следа: «Были обры телом велики, а умом горды, и истребил их Господь, не остало ни единого обрина…». А поговорка осталась на столетия – «погибоша аки обре». Конечно, на Северо-Западе Руси обров быть не могло, но возможно, Обрская дорога, уводящая в непролазные леса, и означает – «глухая, гибельная».