Небесный полк Победы - стр. 35

А мама во время войны была совсем маленькой девочкой, и все, что она запомнила о войне, – это постоянное чувство сильного голода. Она так всю жизнь и прожила со страхом голода, постоянно делала избыточные запасы: не могла избавиться от инстинкта, травмы детства.

Время стирает боль войны, война все больше перемещается в память и в искусство. Память (и почему-то искусство) все больше сохраняет бравую картинку войны, забывая ее боль. И от этого моя личная боль о войне становится еще сильнее.

Вместо правды о ней – тяжелой правды, часто невыносимой, которая могла бы быть спасительной для нашего народа, – предлагается миф, сказка, где все черно-белое, где только триумфально звучат фанфары.

Мифы стирают историческую память, люди перестают знать и понимать войну. Это открывает возможность для повторения старых ошибок, которые могут вновь привести к печальным сценариям.

Я уверен: нам нельзя забывать, что война была выиграна очень высокой ценой. Неоправданно тяжелой – за счет пренебрежения человеческими жизнями, жизнями советских солдат.

Пренебрежение человеком, отношение к нему как пушечному мясу – это прямо антихристианское отношение, дьявольское. И в этом грехе виновато как минимум высшее военное командование СССР.

Знание об этой цене победы не повредило бы нам сегодня, помогло бы перестроить нашу армию, изменить отношение к военному делу, к жизням солдат, помогло бы научить ценить эти жизни. Ведь сегодня в армии тоже есть пренебрежение к воинам, к рядовому солдату, к офицеру.

Наша армия ни в коем случае не заслуживает такого к себе отношения, когда офицеры выглядят как попрошайки: каждое новое правительство обещает им повышение зарплат и потом сразу об этом забывает. В таком проявлении пренебрежения к сегодняшней армии я вижу продолжение печальной традиции военного времени. Разумеется, в меньшем масштабе, но дух, мне кажется, тот же.

Повезло. Родился в девятый год после победного мая. Не слышал канонад артиллерийских, не видел смертей военных. Когда подрос, играли только в «наших» и «немцев». Причем все «немцы» были изначально согласны, что они проиграют. Кроме «войнушки» ходили искать снаряды, патроны и прочие военные железки, которыми рясно была наполнена донская земля.

Дед воевал, отца угнали в Германию в 1942-м, бабушки пережили оккупацию и много вечерами рассказывали о тех днях. Вот только дед своих военных воспоминаний мне не оставил. Да и как оставишь, если он умер еще до моего рождения?

О прошедшем смертельном испытании все тогда напоминало: опорой крыши в навесе, где обитала бабушкина корова, было противотанковое ружье, дворняга Шарик хлебал свою нехитрую собачью пищу из германской каски, а гонявшийся за всеми моими ровесниками петух имел звучную кличку Гитлер.

Выйдет бабушка с зерном на порог, позовет:

– Гитлер, Гитлер, цып-цып-цып, – и тут же объявляется бело-бордовая вражина со всем своим куриным полком.

В городе, где жил, по вечерам на скамейках городских аллей и дворов – а в селе, где все лето проводил, под хатами, – собирались прошедшие фронт мужики. О чем бы разговор ни заходил, все едино заканчивался он воспоминаниями фронтовыми. С замиранием и ртами открытыми слушали мы эти рассказы. Хотелось о подвигах услышать, о героизме, о том, как наступали, стреляли и освобождали, но об этом говорили фронтовики редко. Все о том, где кто воевал, кто кем командовал да сколько окопов нарыли…