Небесный фермер. Среди планет. Космическое семейство Стоун (сборник) - стр. 44

Я спросил Джорджа, и он, как обычно, не стал медлить с ответом:

– Ганимед когда-то был столь же ярким, как Ио и Европа. Это парниковый эффект – тепловая ловушка. Иначе мы не смогли бы там жить.

Об этом я, естественно, знал – парниковый эффект является самой важной частью проекта по созданию атмосферы. Когда на Ганимеде высадилась экспедиция тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, температура на его поверхности составляла пару сотен градусов ниже нуля – вполне достаточно, чтобы заморозить молоко сердечных чувств![11]

– Но послушай, Джордж, – возразил я, – мне, конечно, известно про тепловую ловушку, но почему там так темно? Как будто в мешке.

– Свет есть тепло, тепло есть свет, – ответил он. – Какая разница? На поверхности вовсе не темно – свет и тепло попадают туда, но не уходят обратно, что, в общем, не так уж и плохо.

Я заткнулся. Для меня это было нечто новое и непонятное, так что я решил подождать и не задавать лишних вопросов.

Когда мы приблизились к Ганимеду, капитан Харкнесс снова сбросил скорость, и, пока корабль замедлялся, нас как следует накормили. Есть в невесомости я так и не научился, даже с уколами. Капитан вывел корабль на низкую круговую орбиту на высоте около тысячи миль над Ганимедом. Мы прибыли в пункт назначения, и теперь оставалось ждать, когда нас кто-то заберет.

Именно во время путешествия к поверхности Ганимеда я начал подозревать, что жизнь колониста вовсе не так чудесна и романтична, как казалось на Земле. Вместо трех кораблей, которые могли бы забрать всех сразу, прибыл только один, «Паникер», вполне способный поместиться в один из отсеков «Биврёста». Он мог перевезти за один раз только девяносто человек, что означало множество рейсов.

Мне повезло – мне пришлось прождать в невесомости всего три дня. Но я успел потерять десять фунтов.

Пока я ждал, я трудился, помогая разместить в трюме груз, который каждый раз доставлял «Паникер». Наконец подошла наша очередь, и мы набились в него.

Внутри корабль был ужасен: его палубы напоминали скорее полки, расстояние между которыми не составляло и четырех футов. Воздух был спертым, а уборку после прошлого рейса, похоже, вообще не делали. Индивидуальные противоперегрузочные койки отсутствовали – их роль играли устилавшие палубу матрасы, на которых мы теснились плечом к плечу, рискуя попасть друг другу ногой в глаз.

Шкипером была громкоголосая дама, которую все звали капитан Хэтти. Она постоянно орала на нас, требуя поторопиться, и даже не стала проверять, все ли мы пристегнуты.

К счастью, полет оказался недолгим. Корабль стартовал столь резко, что я впервые после тестов потерял сознание, а потом мы минут двадцать пребывали в свободном падении. Затем вновь последовала перегрузка, и мы глухо ударились о поверхность Ганимеда.

– А ну выходите, сухопутные крысы! – рявкнула капитан Хэтти. – Все, приехали!

Атмосфера на борту «Паникера» состояла из чистого кислорода, в отличие от гелиево-кислородной смеси на «Мэйфлауэре». Мы садились под давлением в десять фунтов на квадратный дюйм, после чего капитан Хэтти сбросила давление, уравняв его с нормальными для Ганимеда тремя фунтами. Что ж, трех фунтов кислорода вполне достаточно, чтобы выжить, – собственно, на Земле его столько же, а остальные двенадцать фунтов составляет азот. Но из-за внезапного падения давления я все равно почувствовал, что задыхаюсь, хотя на самом деле это было не так.