Не в масть. Зарисовки из жизни людей и собак - стр. 21
Порфирий Васильевич выскочил из-за стола и заговорил:
– Простите уж, маменька… Сгоряча все это… Сами знаете, женишься, так голова не своя. И то думается, и это… Прости и ты, Катюша… – обратился он к жене.
– Нет, нет!.. Никогда я вам не прощу. Вы мне душу истерзали, – заговорила Катя. – Какая может быть с вами жизнь! Это не жизнь, а каторга.
– А вот увидишь, как буду с тобой ласков. То есть так ласков, что на удивление… Меня раздражало то, что папенька недодал… – опять начал он.
– А вот уж теперь он пишет записку, что всем он доволен и никакой претензии ко мне больше не имеет, – подхватил отец. – Ну, полно, Катя, помирись с ним, и живите ладком…
– Да нельзя этого, папаша. По его характеру нельзя. Ведь я нагляделась.
– Ну, он переменится. Вспыльчивость… Из-за вспыльчивости это. А то что хорошего, что от мужа убежала? Только что вышла замуж и убежала. Что про нас говорить-то будут, ежели не вернуться!
– Да и про меня-с… – откликнулся Порфирий Васильевич. – Тоже сослуживцы есть… Были на свадьбе… видели… Ведь на чужой роток не накинешь платок. Прости, Катерина Петровна.
Порфирий Васильевич поклонился, взял у жены руку и поцеловал ее.
Катя плакала.
– Ну-ну-ну… Довольно плакать. Прости его… – говорил Петр Михайлович. – Прости хоть на пробу. Не переменится он, так ведь всегда уйти успеешь. Ему острастка нужна, а острастки до сих пор не было. Ему голову подставили, он и думает, что генерал. А теперь увидал, когда мы когти-то показали, что уж командовать не приходится.
Отец взял Катю, подвел ее к мужу и заставил того поцеловать ее.
– Мир? – спросил он Катю.
– Хорошо, я поеду к нему, – сказала Катя, – но ежели он только чуть-чуть – я опять к вам и уж тогда навсегда…
Катя и Порфирий Васильевич остались обедать у отца с матерью. За обедом Порфирий Васильевич старался быть с женой ласковым, но она все отвертывалась от него. После обеда он повез ее домой, плачущую. Мать и отец вышли провожать их на лестницу… Мать крестила дочь вслед… Отец кричал дочери:
– Документ-то держи покуда у себя! Не отдавай ему. Почтительнее будет. Я нарочно вслух говорю, чтобы муж знал, что это мой приказ.
Вслед за молодыми супругами прислуга Петра Михайловича повезла обратно сундук с бельем и два узла с вещами и платьем.
XII
Был час восьмой вечера, когда Порфирий Васильевич привез свою жену обратно домой. Всю дорогу они ехали молча. Отворившая им двери кухарка Матрена при виде приехавшей с барином барыни была в полном недоумении. Сняв с барина шубу, она бросилась снимать с Катерины Петровны пальто и, слезливо моргая глазами, шепнула ей:
– Привел-таки обратно вас, милая барыня?.. Ох уж эти мужья! Изверги… Ничего с ними не поделаешь. У меня такой же есть. Только затем и ходит ко мне, чтобы деньги отнимать.
Катерина Петровна ничего на это ей не ответила и прошла к себе в спальную. Здесь она сняла с себя платье, надела капот и села на диван, пригорюнясь.
Порфирий Васильевич, тоже переодевшись у себя в кабинетике в халат, вошел к ней в спальную и старался улыбнуться. Она отвернулась от него.
Он подсел к ней и проговорил:
– Ну-с, будем в мире жить.
– Да, советую вам. Иначе ни за что не удержите меня около себя. Это ничего не значит, что я вернулась, но как что – я сбегу навсегда, и уж второй раз сбегу туда, где долго не найдете меня, – отвечала Катерина Петровна, не глядя на него.