Не смей меня… хотеть - стр. 24
Я бы этого не хотела, если честно.
Наша с Олегом жизнь и любовь – только наше дело, и оно не должно отражаться на интересах родителей.
А, значит, новость надо преподнести максимально деликатно. И, желательно, без упоминания таких слов, как «тварь», «пидор», «дерьмо» и «похотливый скот».
Поэтому я держу себя в руках, мужественно улыбаюсь и киваю маме успокаивающе:
– Мам, все хорошо… Я спущусь сейчас.
Возвращаюсь к себе, смотрю в зеркало, ища силы для боя.
Ничего, Алька… Золотая медаль тоже не сразу нарисовалась. И чемпионство по теннису. И вообще. Ты – боец. Какого хера расклеилась, принцеска?
Причесалась, лицо вытерла, чуть-чуть подмазала синяки под глазами и вперед!
Олег в своей привычной манере очаровательного весельчака, которую так любит старшее поколение женщин, наши мамы, тети, бабушки, занимает маму легким разговором у нас в гостиной.
– Марина Владимировна, – слышу его приятный баритон, – не кокетничайте, вам больше тридцати никто в жизни не даст. И не просто тридцати, а роскошных тридцати! Таких тридцати, что фору любым двадцатилеткам дадут! Клянусь, я когда вас первый раз увидел, решил, что Аля не рассказала мне о своей старшей сестренке!
– Ох, Олег, – смеется польщенная мама, – ты далеко пойдешь с таким умением делать комплименты!
– Обижаете, Марина Владимировна! Это вообще не комплимент! Это – констатация факта!
Я спускаюсь вниз, и мама с Олегом замолкают, разворачиваясь ко мне.
Я смотрю на своего бывшего парня, такого красивого, улыбчивого, очаровательного… И не могу понять, где мои глаза были, когда связалась с этим дерьмом?
И как у него хватает наглости после всего сидеть здесь и делать комплименты моей маме?
Наверно, что-то такое отражается в моем взгляде, потому что Олге подрывается и торопливо идет к лестнице:
– Малыш… – мама не видит его лица, а потому Олег не считает нужным улыбаться, только голос звучит участливо, – иди ко мне!
Этот уродец уже понял, что я ничего не сказала маме, и теперь пользуется этим, вовсю играя на публику.
Мне ничего не остается, кроме как позволить ему обнять себя. Правда, поцеловать не разрешаю, шепчу еле слышно:
– Только попробуй…
Олег понимает по моему тону, что перегибать тоже не годится, потому не напирает.
– Ты на машине? – спрашиваю я громко.
– Да, конечно, малыш. Хочешь покататься?
– Нет, я себя неважно чувствую… Пойдем, провожу тебя.
Звучит грубовато, да и вообще наша встреча мало похожа на привычную, когда Олег обнимал меня, целовал, при родителях, целомудренно в щечку, но все равно было понятно, что с любовью и глубо-о-оким чувством… Ох, и дура я была…
Но мама, если и замечает что-либо, не встревает, она вообще отошла к задней двери и высматривает там сейчас нашу кошку. Все делает для того, чтоб не мешать нам, деликатная моя.
Олег, если и имеет что сказать, то все же благоразумно молчит, кивает, обнимает меня за талию, заставляя вздрогнуть от омерзения и сцепить зубы, и мы теплой, душевной компанией идем к выходу.
Я изо всех сил стараюсь, чтоб не стошнило от его прикосновений, он тоже изо всех сил делает вид, что все просто отлично.
На улице мы еще какое-то время идем, обнявшись, потому что камеры везде, и только когда выходим за ворота, я резко сбрасываю противную ладонь с талии.
– Рано, малыш, – говорит примирительно Олег, – еще в зоне видимости камер…