Не проспи любовь - стр. 13

– Думаешь, мне здесь все-таки понравится? – наконец спрашиваю я. – В конце концов.

– Где – здесь? В Бостоне? – уточняет папа, которого, видимо, слишком увлекла какая-то статья из раздела «Наука».

Я склоняю голову набок.

– Нет, на Кубе. Погоди. – Я подношу ладони к лицу в притворном ужасе. – Где же мы?

– Очень смешно, – говорит папа, складывает газету и впервые смотрит прямо на меня. А потом переходит на тему, которая кажется ему более интересной.

– Странно, что у тебя опять проблемы со сном.

– О чем это ты? – спрашиваю я. – Мне снятся чудесные сны.

– Теперь – да, – соглашается папа. – Но после того, как мама уехала… – он на миг замолкает.

– Пап… – говорю я. И снова начинаю чувствовать себя немного желейно.

– Тебе начали сниться кошмары о том, что ты теряешься. Ты просыпалась в истерике. Приходилось обнимать тебя – только тогда ты снова засыпала. Но потом я нашел ЦИС.

– ЦИС? – переспрашиваю я. И почему аббревиатура кажется такой знакомой? Кофе еще не начал действовать, но я точно помню, что уже где-то видела эти буквы.

– Центр изучения сна, – говорит папа. – Доктор Петерман. Не помнишь?

Я долго смотрю на него, а потом меня осеняет.

– Погоди, не этот ли? – Убегаю в прихожую, возвращаюсь и бросаю на кухонный стол открытки.

Папа берет одну и морщится.

– Не могу поверить, что твоя бабушка и вправду сохранила это все.

– Папа, расскажи мне, пожалуйста, о чем ты говоришь? – прошу я. – Я совсем не помню это место. Если ты мне не объяснишь, я буду думать, что мне сделали лоботомию.

Папа наливает нам еще по чашке кофе.

– Как я уже говорил, после маминого ухода тебе начали сниться кошмары. Тебе было всего шесть. Думаю, ты чувствовала себя беззащитной. Кошмары были такими жуткими, что ты практически потеряла сон. Да и я тоже. Поэтому коллега из Массачусетского технологического института порекомендовал поисследовать твой мозг во время сна. – Он немного помолчал. – Ничего не припоминаешь, Элис?

– Только плохие научно-фантастические фильмы, – ошеломленно говорю я. – Продолжай.

– Тут нет ничего фантастического, только наука, – папа всегда с большим чувством подчеркивает это различие. – Как тебе известно, мозг изучен далеко не полностью. Но мы далеко продвинулись в отслеживании мозговой активности: то есть в наблюдении за тем, какие части мозга включаются в работу, когда мы видим или чувствуем то или иное. Некоторые ученые пришли к выводу, что если отслеживать активность мозга во время сна, а потом попросить испытуемых рассказать свои сны, то можно суммировать данные и получить цельную картину.

– То есть вы сделали из меня обезьянку для опытов, наподобие тех, что живут в лаборатории Мадлен.

– Лучше бы ты ее мамой называла, – поправляет меня папа, но мне не хватает духа сказать ему, что слово мама теперь кажется не очень-то подходящим. – Но по сути – примерно так.

Благодаря обезьянам мои родители и познакомились. Благодаря человекообразным обезьянам, если точнее. Многие считают, что все обезьяны человекообразны, но это не так. Мадлен была в Гарварде, изучала эволюцию языка. У всех живых существ есть свои методы коммуникации, но не все для этого пользуются языком, в котором есть грамматические правила. Мадлен хотела разобраться, как это все произошло, почему одни общаются так, а другие – эдак. Она преклонялась перед Джейн Гудолл и Дайан Фосси – молодыми женщинами, которые бегали по африканским джунглям в семидесятые и снимали горилл.