Не плачь, казачка! - стр. 25

– Кто? Не немцы же! Им надо воевать. Стреляли наши, русские! – чуть не крикнула Ольга. Лицо ее исказилось, она подавилась горькими слезами.

– Предатели, – пояснила Нина Верченко. – У вас там тихо?.. Ну да, они кладки боятся…

– У нас пусто, но не тихо. – И, спохватившись, съев предложенный чурек, сказала: – Пойду домой, надо до ночи дойти.

Шла, шла я себе, а тут уже и туман спустился. Наткнулась на родник с давно потрескавшимися цементными боками. Красной масляной краской там было выведено слово «КИМ». Кто это сделал и когда, я не знала. Вот послышался отдаленный лай Звонка, нашей главной собаки. «Звонок! Звонок!» – кричала я и без труда шла на его лай. Всего собак у нас было штук тридцать, они жили под скирдами, ловили мышей, плодились и строго подчинялись Звонку. Я уже перестала подавать голос, когда черная стая собак кинулась ко мне. Звонок лизнул меня первый. Я пошла с ними как под прикрытием. Этот-то, Щорс, еще у нас? А, все равно! Неужели ушли? Куда там! И дверь открыл, и, накинув крючок, стал греть мне руки.

– Да вы чего? Мне жарко…

Разделась, села.

– Ох, устала!

Щорс суетился насчет каши и чая.

– А вот видишь?

– Что?

– Соль! Здесь полтора килограмма! – сказал он.

– Соль?! Вот это да!

Тот, что постарше, сидел у печки и, подкладывая в огонь шляпки подсолнуха, внимательно слушал мой рассказ. Я чувствовала, что он для них как глоток воздуха. Рассказала все подробно.

– Остынет, ешь, – напомнил Щорс.

– Неужели? – глянула я на него с укором: дай, мол, все выложить, тогда и поем.

Когда замолкла, старший тихо произнес:

– Шура Князева – это моя дочь.

– Товарищ Князев – заместитель начальника партизанского отряда, а товарищ Александров – начальник партизанского отряда взамен убитого Дементьева, – пояснила мне мама.

Мы надолго замолчали.

Была уже глубокая ночь, когда Александров мне предложил:

– Хотите, я вас поучу стрелять из пистолета?

– Ой, хочу, конечно!

Не поймешь этой войны: где люди прячутся разумно, а где в темноте, хоть глаз коли, выходят на волю и начинают вовсю стрелять. Но как знать, кто стреляет в степи и кому это нужно?..

– Мам, можно, возьму твой платок?

– Куда ты? Холодно ведь.

Я все же надела мамин белый шерстяной платок, повязав его вокруг лица, зная, до какой степени прикрыть подбородок.

Вышли. Он в белом полушубке, без шапки. Что-то долго бурчит про то, как я должна действовать. Дал мне пистолет, не отрывая своей руки, которую держал лодочкой под моей.

– Учти, будет большая отдача… Нажимай!

Я легонько отстранила его и, взявшись двумя руками, направила пистолет в небо.

– Курок нашла?

Вместо ответа – выстрел. Отдача действительно была чувствительная, но я удержалась.

– Ну как?

– Это несложно, ведь главное – попадать в цель.

– Правильно. Хочешь еще?

– Хочу.

Я стрельнула еще раз. Тут вышла мама.

– Нехорошо это, Владимир Иванович. Нонка, и ты тоже как дитя.

Мама ушла, и Александров забрал у меня оружие.

– Скажите, сколько вам лет? – вдруг спросил он.

Первый и последний раз в жизни я неправильно назвала свой возраст. Вытянувшись, я стала как будто повыше и посолиднее и вместо своих шестнадцати произнесла:

– Семнадцать…

Мама собрала им что-то в дорогу.

– Пора, – сказал Князев.

И они ушли.

Мой топчан стоял возле окошка. Отсюда я смотрела на степь, на небо… Вот и тогда я смотрела на них, как они быстро пошли, но не по дороге, а сразу куда-то вбок. Вся стая собак ринулась за ними, но тихо, как будто знали, что наших гостей надо тихо провожать. Скоро все кончится… И мы не будем прятаться. Но тут у меня екнуло под ложечкой: а они-то куда? И когда теперь придут?