Не особо принципиальный отдел - стр. 14
– В Москве я на репетициях, может, к Большому прибьюсь и с ними в Париж поеду в конце августа…
– Будешь? – Муслим чиркнул спичкой, Кира отрицательно мотнул кудрявой головой. – Ты, выходит, оперный?
– Предпочитаю модное слово «синтетический», что значит и швец, и жнец, и на дуде… – усмехнулся он.
Слово за слово, и вот они уже поднялись в номер к Муслиму и открыли коньяк. Кира не любил пить, но ради благого дела… Когда выходили из лифта Муслиму казалось, что они знакомы долгие годы, а Кира – его лучший друг.
– Ты сказал, что мой последователь? На эстраду хочешь?
– Я в Париж хочу, а если ради этого нужно петь эстрадное всякое, то положим, что и хочу на такую массовую сцену!
– У тебя какое-то пренебрежительное отношение к эстраде… – покачал головой Муслим.
– О, нет, я неверно выразился, – замахал руками Кирилл, отбиваясь от собственных слов, – я очень ваше ремесло уважаю, к тому же, я твоих песен знаю… – он запнулся, прикидывая сколько песен он знает, – да думаю, что буквально все!
– Все же подписать книжку? – удовлетворенно рассмеялся Муслим.
– Только если на имя Лары…
– Невеста?
– Хуже – сестра! Сейчас покажу! – из брюк он извлек бумажник, а оттуда маленькую карточку. – Песни твои обожает! Особенно бодрые. У нас с тобой тембр похожий, вот она меня порой часами по твоему репертуару гоняет!
Муслим внимательно всматривался в портрет: совсем молоденькая девушка с интересными чертами лица, в ней не было мягкости, но и строгой она не выглядела.
– Студентка? – зачем-то уточнил он.
– В интуристе работает, два языка знает…
– Она выходит Лариса Ворон?
– Да! – Кивнул Кирилл и поднял стакан. – Хочешь сказать, что «лучший баритон Ленинграда» тебе не известен, а вот гид интуриста знаком? – шутливо надулся он.
И говоря все это, Кира даже не сильно удивился. Есть такие люди, которые рождаются чтобы быть значимыми и знаменитыми. Лариса Константиновна была значима, даже когда пыталась вести уединенный образ жизни.
– Если я мог читать ее рассказы в «Юности» или «Новом мире»… – Муслим задумался. – Мне очень запомнился тот, про декабристов… Странная такая история…
– Ага, как у Булгакова – «Все люди добрые»! – воодушевился Кирилл.
– Необычная должна быть девушка…
Муслим бросил последний взгляд на фотографию: приподнятый подбородок, волнистые пряди, крупные бусины, большая буква «Л».
– Какие легенды? – ахнула моложавая экскурсовод и растерянно взглянула на серьезную сопровождающую, на лице которой крупными буквами читалась аббревиатура «КГБ».
На век Октябрины Васильевны беды выпадали не так уж и часто. Гордиться она могла двумя вещами: дипломом с отличием в области истории искусств и тем, что самоотверженно помогала эвакуировать свой музей и попрятать то, что не влезло в эвакуацию. Октябрина сама не заметила, как выучила абсолютно все экспонаты и даже те, которые скрывались в хранилищах, не заметила она и того, что прочла и рассортировала не одну тысячу страниц писем и дневников царской семьи и придворных. Ускользнуло от ее взгляда и то, что жизнь спешила к своему финалу, а за душой у моложавой Октябрины не осталось ни семьи, ни достойного имущества.
Октябрина предпочитала разбирать, перебирать и выдумывать экспозиции. Она знала три языка лишь для того, чтобы лучше разбираться в бумагах. Женщина не водила группы, а уж тем более не встречалась с иностранцами. В то дождливое утро, как огромный осколок вражеского снаряда, поразило ее распоряжение начальницы сопровождать американского историка.