Не один - стр. 19

Через четыре дня мне 445.

Сегодня мне 445 лет. Вы вольны полагать меня концентрированным воплощением всего самого худшего в человечестве, полагайте сколько угодно, на мой сердечный жар это никоим образом не влияет, и повлиять никак не может; другие, глобальные вещи влияют.

Например, кончина Фреске и юбилей превосходной Натальи Селезневой. Вчера я оплакивал Жанну, сегодня я восхищаюсь народной артисткой, выглядящей моложе, чем самые молодые коллеги Фриске.

Нравится нам это или нет, но трагедия и триумф – в несомненном родстве. За неполные полгода я похоронил шесть человек, и эта статистика скорби нанесла сокрушительный удар по моей картине мира, немилосердного и восхитительного разом. И смерть Жанны, и юбилей Селезневой и даже, простите, мой мужланский юбилейчик – это не просто иллюстрации к моим утренним думам, это уроки. Тут возможно несколько объяснений, но я остановлюсь только на одном. «Жизнь стоит того, чтобы жить» и напевать: «Это наш день, мы узнали его по расположению звезд».

Цой, допрежь уйти, пропел главное. Я не верю, что время лечит, мне теперь жить до края дней с этой болью, и не верю я, как верил Маркес, что физическая боль сильнее душевной; я, как Селезнева, верю, что надо учиться быть счастливыми здесь и сейчас, а ушедшим, кроме «прости-прощай», шептать «спасибо, спасибо, спасибо». Мне 445, и я какое-то время побуду с вами, можно?

Не про это лето можно написать: «Оно было красивым, как меандр»; нет, не про это.

Лето получилось значительным, но в драматическом смысле.

Пришлось много плакать; лето заставило.

Как до этого зима и весна, нещадно, а главное, обильно и часто отбиравшее у нас самых дорогих людей.

Я, если вы изволили заметить, человек донельзя сентиментальный (особенно не обольщайтесь: сентиментальность не мешает мне бить, если надо, и в бровь, и в глаз), и, может быть, это одно из немногих моих достоинств; иметь горячее сердце – есть в этом что-то высшее.

Эта же сентиментальность тебя и спасает, когда ты получаешь «дюжину ножей в спину», эта сентиментальность, которая, напоминаю, в моем случае – с кулаками, и спасла меня; я это лето пустулой (нечего, читатель: загляни в Википедию, расширяй кругозор) обозвал.

Но я ведь не эсхатологическую заметку пишу, я защитник Нормы перед лицом Хаоса, я, черт подери, оптимист, антипод Скверны.

Я к осени отношусь с замиранием сердца.

Выучите, наконец, слово «променад», сделайте приятное друзьям, начните по вечерам читать по страничке фолианты, не смотрите телевизор (разве только меня и Е.Ю. Додолева), учитесь принимать все, что вам посылается, – да под хорошую музыку, переводящую скепсис в область отрицательных величин.

Я не знаю, каков ваш план на новый год, но, опытом горьким наученный, свой я стал осуществлять в 03:00 1 января.

Я играю на опережение, а план мой прост: все успеть, по пути изведя вас всех (хотя последний пункт самоцелью не является).

Прошлый год часто был гадким, редко хорошим, но мерзости, учиненные годиной-гадиной, не оправдывают моей растерянности перед лицом (мордой) бед (кончина БРАТА, смерть лучшей подруги Фриске); надо было лучше готовиться, не желторотый юнец.

А я из тех старозаветных уродцев, что убеждены: пусть знания и умножают печаль, только они и дают силу.