Не нарушая тишины - стр. 5

Я знала о ней, знала о тягости ее, о скуке пребывания в ней, а потому старательно избегала ее. В продолжение своих тридцати трех лет я ни дня не проводила одна – я всегда была с кем-то, всегда мысль моя была чем-то занята, всегда взор мой был чем-то пленен, а слух обращен к чему-то. Несколько раз я закрывала глаза и натыкалась на глухоту, и делалось мне чудовищно тоскливо, так тоскливо, что жизнь тут же меркла, даже как будто исчезала совсем, делалась она безликой и бессмысленной, и вновь я стремилась занять чувства свои, заполнить пустоты, закрыть их, отвернуться от них, будто вовсе нет их. И скоро я забывала о них, скоро мысль моя вновь бежала галопом по страстям и соблазнам, находя в них единственно живительный сок, вновь жизнь делалась небессмысленной, а как будто даже появлялись какие-то цели и планы, и даже как будто они находили свою реализацию, а я – свой интерес, вкус этой жизни. И вновь громко шипело и повизгивало разноголосье дней, а тоска отступала.

Но теперь взор больше не искал ярких картин, слух не искал искаженных романсов, а мысль моя была всецело обращена к сожженным в огне упованиям и расчетам.

Прозвенел школьный звонок – почти сразу из дверей школы высыпала ребятня. Преимущественно это были 5-6 классы. Крепкий морозец тут же схватил бледные щеки ребят, зимний воздух тут же наполнился звонкими криками. Гул нарастал – теперь уже была слышна перемена в коридорах школы.

Мне было двенадцать. Я вышла из школы вместе с подружкой, окинула взглядом площадь перед школой, взглянув колко на бросившихся к сугробам одноклассников-мальчишек. У меня были голубые глаза, цвет которых в свете зимнего дня был особенно ярким, конопатый, маленький, заостренный носик и медная коса, доходившая мне до поясницы. Тонкие губы мои покойно алели на белом лице, которое почти не знало румянца. В отрочестве я не была красива, но была характерна, а потому привлекала внимание ребят.

Миновав школьный двор, мы с подружкой остановились у ворот и долго прощались, болтая о ком-то и что-то пытливо обсуждая. К тому времени, когда мы, наконец, разошлись, на площади перед школой не осталось никого. Я свернула на тропинку, что была коротким путем наверх, к дому. Тропинка шла вдоль школьного забора, между рейками которого просматривался задний двор.

Мое внимание привлекла возня у школьной стены. Мельком обернувшись, я увидела своих одноклассников – их было трое. Двое, задиристо что-то высказывая, прижимали к стене третьего. Я остановилась. Недолго размышляя, я развернулась и побежала обратно к школьным воротам.

Я торопилась. От бега и холодного воздуха у меня жгло гортань. Когда я завернула за угол школы и приблизилась к ребятам, все трое уставились на меня.

– Отстаньте от него! – бросила я, с вызовом взглянув на ребят, на лица которых почти сразу вернулось прежнее выражение жестокого довольства. Третий парнишка, прижатый к стене, худощавый, темноволосый, круглыми глазами растерянно смотрел то на своих обидчиков, то на меня. – Чего привязались?

– Иди отсюда, – шепнул один из хулиганов, отвернувшись от меня. Губы его при этом расплылись в ухмылке, исполненной замешательства. Он коротко взглянул на своего приятеля.

Тот сделал шаг в сторону, и я увидела в его руках перочинный нож.