Не мешайте палачу - стр. 22
Она подняла голову и наткнулась глазами на его взгляд.
– Ты хотела этого, – тихо и медленно говорил Павел, крепче и крепче сжимая ее ягодицы. – Ведь ты же хотела именно этого, не так ли? Ты хотела этого с того самого момента, когда целовалась со своим поклонником днем в этом ресторане. Ты целовалась с ним, а хотела, чтобы на его месте был я. Ты и сейчас этого хочешь. Ну, признайся же, признайся, и тебе сразу станет легче. Скажи, что ты хочешь меня.
Она впала в оцепенение, подобное тому, которое охватило ее за обедом. Руки вмиг стали горячими и какими-то слабыми, ей казалось, что она даже шариковую ручку в пальцах не удержит. Слова уже бились в горле, рвались на язык, и она была уверена, что произнесет сейчас: «Да, я хочу тебя», и ей сразу станет легче, и все будет хорошо, ну просто отлично. Его тихий монотонный голос завораживал, увлекал ее в какую-то темную страшную пучину безволия, его холодные пальцы уже сжимали ее бедра под юбкой…
Она сделала последнее усилие, вырвалась из его рук и залепила ему пощечину. Никто не обратил на них внимания, музыка звучала оглушающе громко, пары были заняты самими собой. Павел легко перехватил ее руку и сжал кисть с такой силой, что у нее выступили слезы. Он сделал еще одно легкое, почти незаметное движение, нажав на болевую точку, и Настя опустилась на колени, не удержав равновесия. Теперь уже внимание к ним было привлечено, танцующие расступились, в дверях показались головы вышибал, готовых по первому знаку кинуться наводить порядок. Павел подал ей руку и помог встать. Они дошли до своего столика, провожаемые удивленными взглядами, и молча уселись. Краем глаза Настя заметила Короткова. Она подняла руку, подзывая официантку.
– Позови Германа, – бросила она, не глядя на девушку.
Через несколько минут к ним подбежал услужливый метрдотель. Настя открыла сумочку и вынула из нее три купюры по пятьдесят тысяч.
– Пошлите кого-нибудь, пусть купят цветы. Розовые гвоздики для меня и желтые – вон на тот столик, где мой поклонник сидит. И побыстрее.
Герман схватил деньги и умчался.
– Я вас не понимаю, – произнес Сауляк.
«Ну вот, наконец-то, – с облегчением подумала Настя. – Наконец-то ты заговорил со мной первым, а не просто отвечаешь на мои назойливые вопросы. Наконец-то ты чего-то не понимаешь. Дело сдвинулось, но видит Бог, это стоило мне… И синяк теперь на руке будет».
– Чего вы не понимаете? – устало спросила она, машинально поглаживая болезненно ноющее место на запястье.
– Зачем вы покупаете цветы, которые вам не нравятся?
– Затем, что я никогда не покупаю цветы, которые мне нравятся. Цветы, которые мне нравятся, мне дарят люди, которые хотят сделать мне что-нибудь приятное.
– Это не ответ.
– Другого не будет.
– А желтые гвоздики вам нравятся?
– Нет. Я вообще гвоздики не люблю, никакие.
– Значит, они нравятся вашему Ромео?
– Откуда я знаю, что ему нравится, – она равнодушно передернула плечами.
– Тогда зачем…
– Не знаю, – оборвала она Павла. – Низачем. Я же не спрашиваю, зачем вы это сделали там, возле эстрады. Сделали, потому что захотели или посчитали нужным сделать, вот и весь ответ. И я не считаю себя вправе требовать от вас отчета, почему это вы решили поступить так или иначе. Решили – значит, решили. Как решили – так и поступили.