Не красавица - стр. 21

– Прощаться пока рано. Родина все же подкинула мне пару идей, так что в ближайшие две недели будем до посинения согласовывать договор. Ваш генеральный за год едва ли стал менее упрямым, да и я далеко не подарок.

Подмигнув, он берется за ручку двери.

– Так что готовься, красавица.

– Привет. – Я по традиции обнимаю маму и протягиваю ей пакет с шоколадом: – Это ассорти: здесь молочный, темный, белый и трюфели. Ручная работа.

Не заглядывая внутрь, мама благодарит за гостинец и кивком указывает на кухню.

– Пойдем чай пить – я с травами заварила. Конфеты зря купила: все же зубы не молочные уже, правильно? Ты, кстати, на метро добралась? – доносится ее удаляющийся голос. – Такие пробки сегодня, это кошмар какой-то. Видимо из-за дождя.

Настроение, испорченное появлением Дана, а точнее, моим нелепым поведением, продолжает ползти вниз без видимой на то причины. Ведь не из-за конфет же? В смысле не из-за того, что я полчаса провела в бутике шоколада, обшаривая десятки полок в поисках самого вкусного, а мама в итоге сказала, что все было зря? Прекрасно ведь знаю, что ничего плохого в виду она не имеет, а просто по долгу профессии немного помешана на уходе за зубами. В любой другой день я бы, наверное, принесла к чаю что-то иное: например, ее любимый мармелад со стевией или овсяные печенья с цукатами, но сегодня хотелось именно шоколада. Выраженно сладкий, вязнущий на зубах, способный перебить горький осадок этой недели.

– О, у тебя новый сервиз? – указываю я на белые кружевные чашки, расставленные на столе, прекрасно помня, что маме дарили их на прошлый день рождения.

Просто сейчас мне удобнее сделать их безопасной темой для беседы. Мама обожает посуду, и никакие современные интерьерные веяния не способны избавить нашу квартиру от старомодного серванта, забитого фарфором.

– Это же Сивовы дарили мне в прошлом году, забыла? – Любовно придерживая крышку чайника, мама разливает заварку. – Тот старый я на дачу отвезу. Этот только мыть, наверное, придется вручную. Боюсь, позолота облетит.

Пакет с конфетами так и стоит нетронутым в углу столешницы, поэтому я иду его распаковывать. «Черт с ней, с зубной эмалью, – иронизирую про себя, снимая ленту с бумажной коробки. – Все равно никто ее не увидит».

Уложив конфеты в вазочку, я ставлю их на стол и сажусь. Мама стоит спиной, помешивая дымящийся суп. Перед глазами почему-то сразу появляется лицо Василины, смешно кривящей нос. Так она делает всякий раз, когда чувствует запах горохового.

– Ты, по-моему, похудела, мам.

– Ну прямо-таки похудела, – отмахивается она. – Наоборот, поправилась. В моем возрасте худеют уже только из-за болезней.

– Да какой уж у тебя возраст, мам. Всего-то сорок пять.

– А с каких это пор сорок пять уже не возраст? – отрезает она и, накрыв кастрюлю крышкой, выдвигает стул. – Смотря для кого, конечно. Вчера Надежда Васильевна рассказывала, что ее сестра в сорок семь в университет поступать собралась. Люди по-разному с ума сходят, конечно. Непонятно, чего ей в двадцать не училось.

– Здорово же, – улыбаюсь я. – Что человек не боится. В сорок семь снова станет студентом.

– И что в этом хорошего? Делать все нужно вовремя, чтобы люди потом не потешались.

Мама подносит к губам чашку и неспешно пьет, позволяя своим словам пропитывать воздух. Нехорошее предчувствие собирается ознобом на коже и через пару мгновений подтверждается.