Не исчезай - стр. 35

– Роберт, я хочу вас спросить… Вы любили жену?

Фрост закидывает большую голову, издает три громких звука: «Кха-Кха-Кха». Это смех. Словно железо проскрежетало по железу.

– О чем вы? Она была моей музой. Любовь – неверно понятое слово, ошибочное понятие. Я не мог быть без нее. Не мог существовать без моих женщин. Женщины – слабые существа. Но они могут все! Все, Люба, абсолютно все!

Роберт Фрост – то ли призрак умершего поэта, то ли порождение воображения, то ли вовсе непонятное существо… может, дух или дьявол… Возможно, ангел – ее ангел-хранитель? Посланный ей во спасение – чтобы не была одна, не теряла надежду, жила дальше, исполняла роль… Какая у нее роль? Фрост поможет разобраться.

Но он не просто дух, он – живой, теплый, ироничный. Сигару курит. Волосы у него… Какие у него волосы? Грива, слегка седеющая надо лбом. Молодой Фрост был хорош собой, теперь она это точно знает. Только у того, на портретах, романтичный, затуманенный взгляд, устремленный в будущее, может, в славу свою будущую. У этого – слегка прищуренный, вполне конкретный, словно знает что-то важное. Или вообще знает все. Люба смотрит на него с ожиданием, надеждой – поможет, направит, научит. Но еще с опасением – кто же он такой? Или это она себя должна опасаться? Но нет, подобные мысли ужасны – пугают, туманят, настораживают. Лучше принять его таким, как есть: в этом благопристойном, слегка старомодном, но дорогом пиджаке, с его сигарой и прищуром друга дома, такого приличного, необходимого, но и себе на уме. Откуда он пришел, куда уйдет? И уйдет ли?.. Лучше, чтобы не уходил. Пусть будет. Пусть спасет или хотя бы поможет. Без него и жизни нет.

– Роберт, вы не покинете меня? Вы вернетесь?

– Какая же ты все-таки женщина, Люба! Истинная женщина. Как непосредственна! Почему же я должен тебя покинуть?

– Ой, ну мне сложно сказать… И потом, я просто боюсь, вдруг вы совсем исчезнете… Может, я заболела? Может, вы мне снитесь… или пригрезились, померещились…

– Ну дотронься до меня, протяни руку! Ну?

– У вас теплая кожа… Я не талантлива. Или, может, только совсем немножко талантлива… И я не очень хороша собой.

– Какая глупость! Женщины…

Люба где-то читала, что в отношении к прекрасному полу Фрост проявлял себя истинным шовинистом. Или сексистом? Люба не уверена, не знает определений. Видел в женщинах необходимое удобство, зависел от них, добивался успеха с их помощью. Жена его, Элинор, истинная муза, критик, соратница. Когда в 1938 году она умерла, карьера Фроста, казалось, завершилась. После смерти жены он стал безудержно пить. Никогда не позволял себе, а тут сорвался, подобно отцу… На том бы завершилась судьба великого поэта, если бы не помощь очередной женщины – секретаря, жены Теодора Моррисона, директора Bread Loaf Writer’s Conference[21] – Кей (Кэтлин) Моррисон.

Женщинам в жизни Фроста отведено особое место. Рано потеряв отца, Роберт был нежно привязан к матери, потом перенес эту привязанность на жену. Элинор – первая любовь, юношеская привязанность. Знакомы с детства. Критику, советы Роберт принимал исключительно от жены. Никого другого он бы и слушать не стал. Один из специалистов по Фросту насчитал: в жизни поэта существовало одиннадцать женщин, оказавших на него влияние. Узнав об этом, Люба тут же решила: число одиннадцать, должно быть, не случайно в жизни Роберта. Ему было одиннадцать лет, когда умер отец. В его жизни было одиннадцать женщин, которым он верил… Среди этих женщин главенствующее место занимали, конечно, мать – Изабел Муди, жена Элинор и Кей Моррисон – секретарь и поздняя, самая последняя любовь. Среди остальных профессор Эдинбургского университета Дональд Шихи назвал дочерей Фроста и писательницу Дороти Кэнфилд Фишер.