Не хочу в Нормандию! - стр. 14
Вскоре я поняла, что это не произошедшие в друге безалаберные перемены, а сам дикий образ жизни не позволяет даже подумать о том, чтобы потратить несколько драгоценных минут на бесполезную уборку. Между гастролями и концертами Костик умудрился оставить за собой работу в ночных клубах. И теперь без устали «стриг бабло, пока пипл хавает».
Мы сидели на полу посреди всего этого безобразия, больше сидеть было не на чем, и пили «Шампанское» – за встречу. Костик рассказывал, что помаленьку сколачивает свой коллектив музыкантов, скоро возьмёт обслуживающий персонал и встанет во главе небольшого коллектива. Ещё о том, что бьётся над записью диска, но от композитора не в восторге, хотя это известная распиаренная фамилия. А главное, ищет продюсера для сольной карьеры на большой сцене, и о сволочном тандеме раскрученного Свистуса с полюбовником, которые ставят ему палки в колёса из зависти. Про коварного депутата-толстосума Мишу готового пожертвовать деньгами на раскрутку молодого дарования только в обмен на интимные услуги.
Выслушав незамысловатый рассказ о женихе-французе, Костик почему-то яростно воспротивился моей решимости перебраться на жительство в Европу:
– Ты что, Ленк, серьёзно?! Ну, погулять там, свет поглядеть, себя показать. А вообще, навсегда?.. Чего там делать-то собралась? Окстись, коровушка! Настоящая жизнь она тутачки – ин Москоу! Так что сиди на попе ровно, не дёргайся.
– Ой, молчи, Костик, мне самой так страшно, аж душа навыворот!
Приканчивая вторую бутылку шипучего французского изобретения российского производства, Костик ударился в воспоминания, отчасти объяснившие мне его неприязнь к загранице:
– Помню, когда ещё в Барнеаполе на подиуме манекенщиком подрабатывал. Молодой, лет в шестнадцать. То надо было выйти на сцену и американскую фирму за спонсорские бабосы поблагодарить. А я ж всю жизнь немецкий учил, да и то, как нам преподавали-то?.. – через пень-колоду. Выхожу – волнуюсь жутко. Протягиваю букет бабе америкосовой и вдруг вместо «Феньк-ю», говорю: «Фак-ю!», прямо в микрофон. Видать фильмов американских обсмотрелся. У бабы глаза по восемь долларов! На морде и ужас, и восторг одновременно. В зале смех истерический. Я с тех пор комплексую перед иностранцами…
– Мда–а… Ну, ты даёшь, Константин! Знаешь, сыр такой есть «Советский парафин» называется? Так вот это как раз он и есть. Подразумевается – позорище ты моё!
– А вот касательно французов, то про них мало что знаю, но судя по репертуару в моём клубе, с рэпом у них совсем беда. Даже чёткий ритм не может разделить слов. Это так смешно звучит. На фоне ударов – одно бесконечно зажеван-н-ное слово… Хотя был у меня один Жан-Польчик… кудрявенький такой… А ничего не получилось. Ты же знаешь, как я инфекции опасаюсь.
На широком барском матраце, лежащем на полу, решено было спать по сменам. Костик уходил на свою ночную работу часам к десяти вечера, и я укладывалась спать после целого дня беготни по столице. Утром, часам к восьми, Костика привозило такси. Он устало вваливался в квартиру увешанный костюмами и сумками с дармовыми трофейными деликатесами, доставшимися после банкетов и вечеринок. И я должна была освободить ложе. Виделись мы мельком, лишь рано утром в полусне и вечером впопыхах, когда Костик метался между телефонными звонками и подготовкой к ночному шоу.