Не хлебом единым - стр. 30

– Куда же мы идем? – спросила Надя, шутливо подделываясь под ее тон.

– Да чепуха, тут в одно место, – Валентина Павловна махнула рукой. Выпуклый лоб ее слегка покраснел.

– По благотворительным делам? – спокойно и тихо спросила Надя, передавая ей ватман.

– Ну да. – Валентина Павловна еще заметнее покраснела и добавила беспечно: – Вот, достала ему ватман.

– Как у него дела?

– Новый вариант чертит…

Надя замолчала. Догадка – это одно дело, а вот такое прямое признание этого она не ожидала.

– Валя…

Валентина Павловна побагровела.

– Вот вы и попались… да? – шепнула Надя ей на ухо и поцеловала это горячее, розовеющее ушко.

Валентина Павловна не ответила. Они долго шли молча.

– Он не знает об этом… о чем мы говорили? В школе – помните? спросила Надя.

– И не должен знать, – шепнула Валентина Павловна.

– Хотите, я скажу? Или что-нибудь подстрою? А?

– Ничего нельзя делать. Слышите? Я вас очень прошу.

Если он узнает, мне нельзя будет туда ходить.

– Да?..

И они опять обе глубоко задумались.

– Что же, он опять чертит? Какой же это вариант?

– Последний, – гордо сказала Валентина Павловна. – Он получил распоряжение министра. Министр приказал проектировать старый вариант, а Дмитрий Алексеевич заканчивает новый – этот и пойдет.

– Пойдет? Это совершенно точно?

– Я видела сама распоряжение из министерства.

– Неужели он – настоящий?..

– Я в этом не сомневалась никогда, – Валентина Павловна, сощурив глаза, сухо посмотрела вперед на невидимого врага. – Я считаю, что даже тот человек, который когда-то давно первым из всех людей приделал себе птичьи крылья и прыгнул с колокольни – и он тоже «настоящий». Обыватель, конечно, хохотал… Обыватель разрешает таким… летунам существовать, он милостив, – но только при одном условии: чтобы у них не было неудач. Над неудачником он хохочет…

– Вы что хотите сказать? – Надя замедлила шаг. Губы ее искривились, и слезы задрожали в глазах. – Валентина Павловна!..

– Дмитрий Алексеевич не разбился. Крылья у него оказались настоящими. Но если б вы видели, как у него иногда идет из носа кровь… когда он переволнуется… У этого человека, который был когда-то чемпионом университета по бегу! Милая Наденька, не обижайтесь… Я ведь два года закрываю его, как могу, от насмешек… от недоверия…

– Валентина Павловна!.. Значит, меня он не простил?..

– Вы не так говорите. Не то… Как будто только за себя боитесь. Он, конечно, простил. Конечно! Но ему было тяжело. Если б вы, Надюша, видели, как он задумывается, когда он один. Как он читал и перечитывал этот приказ! Вы тогда многое поняли бы… Почему я это говорю: я ведь могла не сказать вам, что получен министерский приказ. Или министр мог не издать распоряжения. И крылья, они тоже могли оказаться слабыми – ошибка, скажем, в расчетах. Что же? Вы были бы уверены, что он не настоящий, и смотрели бы на него с превосходством? Ведь вы сейчас вот сказали машинально: неужели он настоящий?.. Я все думаю: кто это научил вас не верить человеку? Откуда это чувство превосходства? Надюша, не лучше ли сначала верить, а потом уже, когда набралось достаточно доказательств, тогда уже не верить!

Поздно вечером, придя с работы, Леонид Иванович услышал за стеной, в комнате Нади, равномерный скрип детской кроватки и тихое, монотонное пение Шуры. Он зашел к жене. Надя лежала на диване в мягкой полутьме и глядела вверх, на лампу, завешенную со всех сторон пестрой тканью. Шура поскрипывала кроваткой и тихим тоненьким голосом выводила: «Бай-бай, баю-бай, пришел дедушка Бабай. Пришел дедушка Бабай, сказал – Коленьку давай!»