Не говори об этом мужу - стр. 9

– Да, не густо, – вздохнул Стас, убирая смартфон и поднимаясь на ноги.

– Ну, чем могу!

– Скажите, Альберт, а почему вы назвали рисунок Уроборосом?

– Это довольно старинный и хорошо известный символ. Известный, конечно, в среде специалистов. Я не особо большой знаток, но частенько просматриваю статьи, литературу. Все-таки мне желательно разбираться в том, что я оставляю на человеческих телах. А змея, кусающая себя за хвост, олицетворяет собой бесконечность и цикличность сущего. Между прочим, этот знак в том или ином виде встречается у всех народов мира без исключения. А само название «Уроборос» сохранилось из древних шумерских мифов. Было у них такое существо. В переводе с греческого это «хвост» и «еда», либо непосредственно змея, кусающая себя за хвост. Точно не могу вам сказать. А то, что это не змея в чистом виде, понятно по древним рисункам. То ли змея, то ли дракон. В источниках из Месопотамии этот зверь часто изображается с едва заметными лапами. Да и в средневековых трактатах тоже такой вариант встречается.

– Интересно, – кивнул Крячко. – Только непонятно, откуда у массового населения, преимущественно молодого и тяготеющего к субкультуре тату, такое тяготение к древнешумерской культуре.

– Нет, про древних шумеров мало кто помнит, – засмеялся Альберт. – Просто это распространенный символ, который встречается у всех народов мира. Это широко распространенный оберег. Уроборос как бы подчеркивает то, что человек верит в законы мировой справедливости и осознает цикличность всего сущего. Этот символ как бы стимулирует человека отдавать все в том же размере, в каком он получает от окружающего мира. Его защитная функция в том, что знак, символизируя справедливость, обеспечивает и справедливое воздаяние за поступки. Вроде как любое зло, направленное на его владельца, будет возвращено.

Ольга Максимовна наблюдала, как процедурная сестра снимала повязку. Потом она внимательно изучала шрам, прикасаясь холодными пальцами к коже. Гуров терпел, хотя ему очень хотелось съежиться и передернуть плечами. Редкость какая, думал он, у женщины просто обязаны руки быть теплыми, а у моего лечащего врача, как назло, ледышки.

– Ну каков ваш вердикт? – чуть дрожащим голосом спросил Лев.

– Все хорошо, Лев Иванович, – ответила врач. – Послезавтра снимем швы, и я разрешу вам вставать. Но только очень осторожно и без резких движений. Лучше все же соблюдать постельный режим подольше.

Медсестра обработала послеоперационный шов и заклеила его пластырем. У входа она посторонилась, заулыбалась и поздоровалась с появившимся в дверях Крячко.

– У тебя и тут уже связи налажены, – усмехнулся Лев. – Девочки с тобой вон раскланиваются. Когда ты все успеваешь?

– Работа такая, – засмеялся Стас. – Если что, обращайся, могу договориться, чтобы тебе поменьше уколов делали. Болит небось?

– Иголки гнутся уже об меня, – мрачно пошутил Гуров. – Ну что, какие у тебя новости?

– Да как тебе сказать, – задумчиво ответил напарник, усаживаясь рядом с кроватью на стул. – Это и новостями назвать трудно. Скопировали татуировку с руки Бочкина, нашел я того тату-мастера, который ему колол этот рисунок прошлым летом.

– Ну-ка, ну-ка! И что мастер?

– Специфика, Лева! Не помнит он в лицо нашего Бочкина. Он только рисунок сразу вспомнил. Правда, у этого рисунка есть история. К нему в салон пришел молодой мужчина с этим изображением змея. И оставил его, когда мастер сделал ему татушку. Скорее всего, просто забыл. А мастер наколол рисунок и Бочкину. Больше никому, потому что рисунок у него испортился. Так что у нас с тобой двое ходят по городу с такой татушкой.