Не бойся быть моей - стр. 11

– Прости, я не собираюсь с тобой спорить.

– Конечно, главное себя обелить, да, Ир? Особенно, когда понимаешь, что виновата сама.

В трубке раздался тяжёлый и долгий вздох Ирины.

– Я пытаюсь все сделать правильно. Чтобы Ваня не пострадал. Мог бы ты на минуту забыть о своей ненависти ко мне?

– У тебя всё просто, Ир, да?

– Нет, я… давай в другой раз, я уже всё сказала. Позвоню позже, ты пока подумай над моими словами.

– Стой!

На языке у Антона вертелся самый главный вопрос, задать который он просто был обязан уже давно. Сам не зная, чего опасался, всё тянул и тянул. Не то чтобы он надеялся вернуть семью, теперь уже и не понятно, была ли эта семья или её бледное подобие. Бывшая причинила ему много боли. И он бы наплевал на это чувство, если бы не её последний чёткий удар, попавший в цель. Шереметьев сидел на краю кровати, сжимая и разжимая кулак, пока Ирина ждала его слов.

– Кто настоящий отец Вани?

До Антона донёсся её тихий всхлип. В нём было всё: боль, страдание, вина, стыд. А ему было плевать на её чувства. Он даже не мог заставить себя спросить об этом Иру, глядя в глаза. Вот только решился, и то по телефону.

– Прости… - снова пробормотала она.

Именно это она и повторяла бесконечно, когда призналась ему ещё в Лондоне: Прости, Антон. Прости, что обманывала тебя, что лгала. Что ждала почти восемь лет, прежде чем рассказать тебе.

Прости… прости… прости…

Ира повесила трубку, а Антон вздохнул, выпуская напряжение, и подумал, что всё равно добьётся правды во что бы то ни было. Это был личный вопрос. Принципиальный.

7. 06

Виктория сидела на террасе, выходящей на просторный задний двор дома, вокруг которого раскинулся приличных размеров сад. Хотя садом это можно было назвать с большим преуменьшением, скорее, парком. Большинство деревьев не были плодовыми и не росли свободно, умелая рука садовника равняла им кроны регулярно. Всё в этом доме должно было соответствовать определённой форме, и Вика тоже.

Она вспоминала, как вчера за столом еле запихнула в себя малюсенький кусочек говядины и листик салата. А всё из-за племянника Ерохина, Антона. Именно из-за него внутри Вики бушевал ураган. Эмоции бились о прутья стальной клетки, которую она воздвигла внутри себя, грозились вырваться наружу, но ей удалось вовремя взять себя в руки, демонстрируя равнодушие. Она надеялась, что ничем себя не выдала. Нет, вернее, она была уверена, что ничем себя не выдала. Так что и этому Шереметеву пришлось принять правила игры, и молчать в кулачок. Она даже ни разу не заговорила с ним за обедом.

Его появление было какой-то жестокой шуткой. О, она прекрасна знала, что жизнь жестока и несправедлива, и любит подкидывать неожиданности в самое неподходящее время.

После основного блюда Алиса попыталась подпихнуть ей десерт, но она покачала головой, давая понять, что сыта. Она понимала, что цвет лица у неё совсем бледный, а пальцы дрожат от нервного перенапряжения, но взяла бокал с вином, и попыталась спрятаться за ним, хоть и не выпила ни капли, только пригубила. Кажется, кто-то в тот момент пошутил, но ни она, ни Антон не рассмеялись, потому что были погружены в собственные мысли.

За годы жизни в доме Ерохина она ни раз видела семейные фотографии в альбомах, но вообще не узнала его племянника, столкнувшись с ним сначала в кофейне, а потом на улице. Она помнила, как асфальт уходил из-под ног, как окружающий мир терял краски, как блекли звуки, как она отчаянно надеялась на чью-то помощь. Боль, бессилие, подол сарафана, мокрый от пропитавшей его крови…