Не бесите Павлика - стр. 60

Виновница приключения маячила впереди. Ливень смыл с нее всю грязь, и она стала похожа на саму себя. Шла твердым шагом, сердито трясла головой, когда капли падали на уши и мекала, недовольно оглядываясь на нас. Будто это мы ее в лес затащи, и это ей пришлось спасать своих непутевых хозяев.

Что с нее взять. Коза и есть коза. Создание вредное и крайне неблагодарное.

Когда мы пришли к дому зверье тут же разбрелось по своим местам – коза в хлев, Бродский втиснулся под крыльцо, а мы направились в дом.

Я уже занес ногу чтобы ступить на крыльцо, как Юля вцепилась в меня и заставила обернуться.

— Чего?

Она молчала. Только смотрела на меня во все глаза, и от этого взгляда мурашки по коже побежали. Он будто проникал внутрь, в самое сердце. В то место куда раньше никому не было доступа.

— Ты чего? — я не узнавал свой голос. Глухой, будто через силу.

Юля улыбнулась, как-то скованно, даже немного испуганно, а потом шагнула ближе ко мне:

— Я так рада, что у меня закончился бензин.

Сначала я не понял, что она имела в виду, и даже хотел отпустить какую-то плоскую шуточку, но слова застряли в горле. В голубых глазах, которые казались прозрачными от дождя, светилось что-то такое, чему я не мог дать определения.

Она смотрела на меня так, будто открывалась вся, показывала саму себя подлинную, искреннюю. Ее взгляд говорил: вот она я, перед тобой. Без масок и прикрас. Настоящая.

Твоя.

Именно так. Моя. Несмотря ни на что, наплевав на условности и нелепую историю знакомства. Она просто отдавала себя в мои руки.

В груди заломило. Прямо за ребрами там, где бешено колотилось сердце.

Мне показалось, что она сейчас скажет что-то важное. Мне хотелось, чтобы она сказала.

Я не знал, что это за слова, но они повисли, между нами. Никто и звука не проронил, но они звенели, гудели, отголоском проходя по венам. Я чувствовал их кожей, чувствовал их в каплях дождя, видел во всполохах на небосводе.

Я шагнул к ней вплотную, пальцами приподнял подбородок и поцеловал.

У этого поцелуя был вкус дождя. Холодный, одновременно свежий и сладкий, дурманящий, как самое лучшее вино.

Юлины руки обвили мою шею, и когда я ее подхватил с земли, вынуждая обвить ногами мои бедра, с ее губ сорвался стон.

В дом мы так и не зашли. Прижав ее к шершавой стене, а в голове эхом продолжало стучать «моя».

— Ну ты как? — спросил у Юли утром, когда, разлепив глаза, мы не спешили вставать, а продолжали нежится в постели.  

За ночь дождь утих и теперь ласковое робкое солнце заглядывало к нам в окно, отбрасывая на стену причудливые блики.

— Все хорошо, — она поцеловала меня в губы и улеглась поудобнее на моем плече, — полночи мне снилось то, как я бегаю по лесу и ищу козу. Она у меня то в озере тонула, то в берлогу проваливалась, то в чаще застревала.

— Я тоже занимался спасательными операциями.

Славно почувствовав, что о ней говорят, завопила Агриппина.

— Надо вставать. Все равно не даст спокойно поваляться. Будет орать, пока не придем.

— Оголодала бедная.

— Оголодаешь после такого, — я хмыкнул. Вчера рогатое чудовище так измучилось, что, едва оказавшись в хлеву, повалилось на свою полку и заснуло, не дожидаясь кормёжки, — все. Подъем.

Я бодро встал с кровати и начал одеваться, а Юля продолжала лежать, подпирая щеку рукой и бесстыдно меня рассматривая.