Назови меня по имени - стр. 17
Манера работы Нинели Валентиновны была тоже бульдожья: использовать выгодные связи, поощрять нужных людей, избавляться от ненужных, а проблемы закатывать глубоко в бетон. Директриса держала в тонусе весь учительский коллектив. Справедливость была ей не чужда, и Маша уже не раз убеждалась в этом, но, как человек старой закалки, Нинель многие сложности решала по старинке, единым росчерком пера. Чтобы решать, на каких бумагах ставить этот росчерк, советчики ей не требовались.
Нинель подписывала графики дежурств почти не глядя, полностью доверяя человеку, составлявшему их. Этим человеком была одна из трёх администраторов-завучей, Анна Сергеевна Горячева.
Анна Сергеевна выглядела довольно молодо, вернее сказать, моложаво. Косметика, маникюр, брови, старомодно выведенные в тонкую ниточку, каштановое каре с идеально прокрашенными корнями, всегда эффектные, хотя и некрупные, серьги. На безымянном пальце Горячева носила широкое обручальное кольцо, хотя вся школа знала, что классная 11-го «А» никогда не была замужем. Анна Сергеевна занимала должность заведующего учебной частью всего лишь полтора года. До этого назначения она, как и Маша, была обычной учительницей русского языка и литературы.
Восемь лет назад, когда Машу взяли преподавать русский язык на четверть ставки, Анну Сергеевну сделали Машиной наставницей. Горячеву невероятно раздражало, что девушка устроилась в их школьный коллектив по большому блату, через знакомства профессора Иртышова. Но другого способа найти работу учителя у Маши тогда не было: когда она приехала в Москву, у неё за спиной имелось всего лишь несколько лет обучения в Педагогическом институте и смутные воспоминания о практике, которую она проходила в одной из петербургских школ.
Так как поначалу Маша поступила на исторический факультет, а на филфак перевелась уже позже, на своей первой практике она вела историю у шестых и восьмых классов и рассказывала детям о Великой французской революции, сама не имея об этом событии никакого представления. Дети на уроках ходили по классу, плевались жёваной бумагой, врубали на полную громкость какие-то модные синглы. Один раз Маша посреди урока в слезах выбежала из кабинета. Но уже в Москве, когда встал вопрос о выживании, в Машином характере вдруг появилась неожиданная жёсткость.
Она пришла на свой первый урок так, как рабочие выходили на баррикады. Глаза её горели, в голосе звенел металл. Получив вожделенные четверть ставки (надо полагать, директрисе понравилось, что теперь у них в школе будет преподавать внучка самого академика Иртышова), Маша вела русский и литературу у пятых и седьмых классов. Её наставница Анна Сергеевна курировала уроки, проверяла после Маши самостоятельные работы учеников, а поурочное планирование Маша видела в страшных снах.
«Двадцать лет работаю и никогда не слышала такой безграмотной речи» – так Анна Сергеевна отозвалась на педсовете о первом Машином открытом уроке.
Однажды Горячева села «на галёрку» и, после того как Маша уже начала объяснять тему, привстала с места, надела на нос очки и сделала несколько шагов вдоль ряда парт.
– Ну вот, а я-то сомневалась, не забыла ли Мария Александровна сегодня юбку надеть? Оказывается, не забыла. Вон, из-под пиджака что-то виднеется.