Наука ненависти. Фронтовые репортажи Великой Отечественной - стр. 12

Когда командир увидел их и стал упрекать за то, что не доложили о себе, три гвардейца никак не могли произнести слова, так они были взволнованы.

Махнув рукой, командир сказал:

– Ладно, ступайте в санбат. – И спросил: – Теперь, небось, загордитесь.

– Что вы, товарищ командир! – горячо заявил Горшков. – Ведь это же все по недоразумению сказано.

Красноармеец Петр Игнатьев был ранен в ногу, когда шел в разведку. Он упал.

Невдалеке от него полз Тимоша Корень. Игнатьев крикнул:

– Тимоша! Я ранен.

Но Тимоша не слышал. Игнатьев крикнул еще раз. Тимоша опять ничего не услыхал, хотя был теперь в каких-нибудь трех шагах от Игнатьева. Петр закричал что было мочи:

– Тимоша! Тимошка!

Но голос свой слышал только он сам: ни Тимоша Корень и никто другой слыхать его не могли, потому что уже минут двадцать Игнатьев в полубеспамятстве лежал на снегу. Ему только казалось, что он кричит. Пуля немецкого часового подстерегла его близ деревни, куда они вместе с Тимошей пошли в разведку, и Тимоша думал, что Игнатьев убит.

Петр Игнатьев очнулся в крестьянской избе. Он лежал на печке. Перед глазами – маленькое оконце. За оконцем – тусклый день. Игнатьев прошептал:

– Кто тут есть?

Никто не ответил.

Он захотел встать с лежанки. Ничего не вышло. Правая нога, казалось, больше не была частью его тела, она как бы стала теперь частью кирпичной лежанки.

Петр пошевелил левой ногой – она была легкая, живая. Он пошевелил руками, помотал головой – все жило. Ободрившись, он попытался оторвать правую ногу от кирпичей, и опять ничего не вышло.

Он закричал:

– Кто ж тут есть?

В избу из сеней вошел старик. Клубы морозного пара ворвались в дверь. Старик был высокий, широкоплечий, костистый. Он подошел к лежанке легкой походкой молодого человека. Ладный старик, из тех, которые живут не хворая и не жалуясь, сохраняя силу свою очень долго, и умирают в одночасье.

– Ну, вот, видишь, – сказал он Петру. – Вот ты живой.

Подойдя к лежанке вплотную, он привычным жестом поправил тулуп, которым боец был укрыт.

– Сколько я здесь дней? – спросил Игнатьев.

– Шесть.

– А нога моя?

– Пухнет, – ответил старик.

– Товарищ мой – где же?

– За ним немцы погнались. Да я слышал – не поймали: тебя я подобрал. Далеко же вы забрались. Тут кругом немцы.

– Ну, еще что про меня скажешь? – спросил Петр.

– Что ж тебе сказать? Винтовку твою я спрятал.

– А немцы не накроют тут меня?

– Лежи, лежи спокойно. Храним тебя пока, слава богу.

Еще десять дней пролежал Игнатьев на кирпичной лежанке. Правая нога становилась тоньше и легче. Она ожила к концу третьей недели. Петр встал с лежанки. Нога заболела страшно, и ему пришлось вернуться на лежанку. Вползая на нее при помощи старика, он первый раз за всю жизнь заплакал. Пролежал еще пять дней и встал. Еще через три дня он откопал винтовку и ушел в лес. Ему хотелось пробраться в какой-нибудь партизанский отряд, но старик, приютивший его, ничего не мог сказать ему путного об отряде. Он только слыхал, что недалеко в лесу есть партизаны. Местность эту Игнатьев не знал. Он вошел в лес ночью.

Дул ветер. Шумели ели. Лес был огромный. Петр шел наугад. Старик дал ему мешок с хлебом, лопату. Шел часа полтора, а может быть, два. Не встретив никого, он решил пока здесь остановиться. Выбрал место для землянки и стал долбить землю лопатой. Это был нечеловеческий труд. Земля, скованная морозом, не поддавалась.