Наука, любовь и наши Отечества - стр. 16

Последние слова меня вернули к реальности. Сдавило горло. «В Прагу я не поеду!» – «Ка—ак?! Вы же говорили. Мы вас уже своей считаем…» – забеспокоился Йирка, вспрыгнул от стола и большой, удивительно легко, словно танцуя, молча заходил по кабинету. Потом вдруг увидел мои слезы. «В чем дело? Муж?» – «Да…» Я все рассказала.

Товарищ Йирка жаждал действовать. «У меня знакомый в ректорате. Стоит позвонить только. Её в другое место переведут. Не в Москве», – и уже летит к телефону. «Нет!» – почти кричу я. «Тогда, может быть, его? Вызовем сюда. Он партийный? Он ведь будет нашу стипендию получать». – «Нет! Вам я рассказала, как другу, не как официальному лицу чешского посольства. И очень прошу ничего не делать и никому не говорить». – «А Любе можно? Жене. Она очень умная…» Только я произнесла «Да», товарищ Йирка мигом к телефону: «Люба!» И без всяких предисловий: «Когда сможешь принять жену аспиранта нашего? Тоже аспирант. Да… да…» – И сияющий ко мне: «Люба вас в гости зовет. В это воскресенье приезжайте, в семь вечера». И дал мне домашний телефон. Потом еще пытался успокоить: «Влюбиться можно. Вам, Эля, даже необходимо влюбиться. Это для вас – лекарство сейчас. Но семья – святое! Семья должна всегда оставаться семьёй…»

Прошли две недели, черные, как беззвездная ночь, и сияющие сквозь черноту лучами человеческой дружбы. А главное, благополучно закончился предварительный период опыта. Вместе с Надей и одной из свинарок взвешиваем поросят. Ловим, сажаем в бочку, поставленную на почтовых весах. Подросли они. Таскать их да в бочку пихать – маятно. Верещат, будто их режут, из бочки выпрыгнуть норовят. Весы ходуном ходят. Свинарка веник к мордочке сунет – и на секунду замрет поросенок, и тогда взвешиваю. Когда откинули самых больших и самых маленьких, получилось шестьдесят голов: ровненькие, здоровые, средний вес – двадцать килограммов. В каждой группе по десять голов. Заняли пока что всего шесть станков, у каждой группы свой. Пока не тесно. А монитор уже соломой утеплили. Воздух легкий и тепло. Нужную кормосмесь – основной рацион – мы с Надей еще вчера приготовили. Смесь простая: ячмень, горох да необходимое количество минералки и витаминов (кроме В_>12). В рационе отсутствуют корма животного происхождения, но белка достаточно, норма. А из всех элементов питания не хватает витамина В_>12 и частично метионина.

Когда защищала в отделе методику, сотрудники научные, особенно Махаев, были против такого рациона, говорили, что поросята есть не будут, когда столько гороха. Мы уже проверили: едят. Хорошо, что мы в мониторе. Свежо здесь, и у поросят аппетит. А Махаев, чувствуется, не любит нас, меня особенно. Мы – Рядчикова кадры, а с ним у Махаева нелады. Рядчиков, ученик Попова, хорошо знает литературу зарубежную, стоит «на гребне» по аминокислотной проблеме, к тому же симпатичный, «демократичный», так о нем Томмэ говорит, импонирует всем: и аспирантам, и младшим сотрудникам. Он и сам пока младший, Томмэ пробивает единичку старшего для него.

Махаев Евгений Алексеевич по возрасту нам с Рядчиковым почти ровесник, но уже начальник. Всё в отделе материальное в его руках. Чтобы получить что-то у хозлаборанта, сначала надо к Махаеву идти. А он еще и покочевряжиться любит и поорать. На меня раскричался, когда я у него пошла ведра просить для опыта. (Ведра, оказывается, хозлаборантка бы выдала и без него. Это не реактивы). «Вы с Рядчиковым, наверное, завхозом считаете меня! Я вам покажу. Я посмотрю, как вы там, в Клёнове, опыт химичите… Зимой там нельзя вести, а вы…» Я старалась ему объяснить, что ведь монитор утеплили, так что поросята не простудятся, однако это его злило еще больше. У Махаева бледно-серые, чуть навыкате глаза, светлые редкие волосы, короткая, идущая прямо от подбородка шея. Лицо, когда он спокоен, симпатично и до смешного напоминает поросеночка. Хуже, когда он орет: ужасно неприятно выглядит, и глотка луженая.