Настройщик власти - стр. 20
– Сможете исполнить точно так? – настаивал гость.
Гомберг приосанился и изобразил возмущение:
– Я лучший органист страны! На моих выступлениях зал полон, не то что на вашем ночнике. Я исполняю классику, а не какой-то суррогат.
– Я заплачу. Хорошо заплачу, – вкрадчиво пообещал Сосновский.
На вопросительно вздернутую бровь музыканта бизнесмен написал на листке сумму. Гомберг счел нетерпение гостя слабостью и заворчал:
– Я могу, конечно, подобрать ноты, но я очень занят. Даже не знаю, найдется ли время. Время нынче так дорого.
Артист опустил взгляд на золотые часы гостя. Сосновский думал недолго. Он снял часы Rolex и сунул под нос органиста.
– Надеюсь, время найдется.
Гомберг взвесил в руке солидный хронометр, его брови одобрительно поползли вверх.
– Оставьте кассету. Я вам сообщу, когда буду готов.
Борис Абрамович сильно изменился за два года. Он не терпел ждать и научился понукать. Бизнесмен схватил музыканта за полы фрака, дернул на себя и угрожающе зашипел в лицо:
– У тебя два дня! Иначе я обвиню тебя в краже моих часов. Два дня!
Сосновский толкнул музыканта в кресло.
– Два дня, – эхом повторил испуганный органист и закивал: – Послезавтра в полночь я с ассистентом…
– Никаких ассистентов! Ты будешь один! – рявкнул Сосновский.
Гарри выпучил глаза. Бабочка сбилась на его голую шею, белая сорочка выскочила из-под ремня, холеный артист стал выглядеть карикатурно.
Сосновский поморщился:
– И вот еще. К черту фрак! Наденешь черную мантию до пят.
– Мантию? – округлил глаза Гомберг.
– С капюшоном!
– Где я ее возьму?
Ответом была хлопнувшую дверь. Бесцеремонный гость покинул гримерку.
Через два дня около полуночи Борис Абрамович Сосновский вошел в Концертный зал через дверь служебного входа. Его встретил Гарри Гомберг в мантии, позаимствованной у артиста оперетты. Просторная мантия сидела мешком на невысоком органисте и волочилась по полу.
– Ну и задачку вы мне дали, но я справился. Это было не просто, – слащаво затараторил Гомберг, но Сосновский приложил палец к губам, велев молчать, и прошел в зал.
В эту ночь в Концертном зале они были вдвоем: один исполнитель и один слушатель. Сосновский занял привычное кресло в центре зала, Гомберг на скамье за органной кафедрой.
Зазвучала музыка. Сосновский узнал мелодию. Та же токката, которую он слушал здесь впервые и которую потом записал на магнитофон. Он хорошо помнил свои необычные ощущения от тайных концертов и ждал подобный эффект сегодня. Время шло. Гомберг старался. Повторяющаяся лирическая мелодия завершилась мощным финалом. Звуковые волны еще некоторое время дышали в храме музыки, потом рассыпались прахом.
Борис Абрамович ждал ощущения сладкого транса и освежающего пробуждения, когда после концерта оказываешься другим человеком. Но ничего не происходило, волшебный эффект не наступал.
Гомберг развернулся, промокнул платком вспотевшие виски и вопросительно посмотрел на единственного зрителя. Сосновский удрученно покачал головой:
– Я ничего не чувствую.
– А что вы должны чувствовать?
– Душевный подъем. Вдохновение!
Заслуженный органист часто объяснял обывателям азы музыкального искусства, рассказывал про самый сложный музыкальный инструмент и посчитал, что придирчивому слушателю не хватает знаний. Он подошел к краю сцены и принялся объяснять: