Настройщик - стр. 24
Два дня, потом один. Она присоединяется к нему, разгадав его раннее пробуждение, и они вдвоем гуляют среди пустоты Регент-парка. Они практически одни. Они держатся за руки, и с ними по широким аллеям гуляет только ветер, морща воду в лужах и шевеля мокрые листья, ковром устлавшие газоны, все пытается тащить их за собой. Они останавливаются и садятся под крышей стеклянного павильона, наблюдают за редкими прохожими, не побоявшимися выйти в дождь, прячущимися под зонтами, которые хочет вырвать у них крепчающий ветер: одинокий старик, супружеские пары, детишки, вприпрыжку поспевающие за мамашами, наверное, в зоосад.
– Мама, а что там будет?
– Ш-ш-ш! Веди себя хорошо, там бенгальские тигры и бирманские питоны, они кушают непослушных детей.
Они гуляют. По сумрачным садам, где дождь смял последние цветы. Небо нависает низко, листья желтеют. Она берет его за руку и ведет прочь от бесконечных проспектов по изумрудным газонам – две хрупкие фигурки, пересекающие зеленую гладь. Он не спрашивает, куда они идут, просто слушает, как некрасиво чавкает грязь под подошвами ботинок. Небо нависает над ними, низкое и серое, солнца нет.
Она приводит его к маленькой беседке, там сухо, и он отводит мокрые волосы с ее лица. У нее холодный нос. Он будет это помнить.
День превращается в ночь.
И наступает 26 ноября 1886 года.
К пристани Принца Альберта подъезжает экипаж. Из него выходят двое в отутюженной военной форме и открывают дверцы перед мужчиной и женщиной средних лет. Они осторожно ступают на землю, словно это была их первая в жизни поездка в военном транспорте, ступеньки у экипажа выше обычного, а рессоры толще, чтобы проще было ездить по неровной местности. Один из военных указывает на корабль, и мужчина смотрит на него, а потом оборачивается к женщине. Они стоят рядом, и он легонько целует ее. Потом он поворачивается и идет следом за военными к кораблю. Каждый из них несет по чемодану, а сам пассажир – сумку поменьше.
Отплытие происходит без шумихи и звона бутылок, разбивающихся о нос, – этот обычай в ходу при крещении нового судна да у пьяниц, ночующих в доках и иногда выбирающихся освежиться на ярмарочную площадь. Уже поднявшиеся на палубу пассажиры машут толпе провожающих. Те машут им в ответ.
Начинает пыхтеть мотор.
Когда они отправляются, над рекой сгущается туман. Как театральный занавес, он скрывает дома, и пирс, и тех, кто пришел проводить пароход. На середине реки туман еще гуще, он застилает причал и даже пассажиров друг от друга.
Медленно, один за одним, пассажиры расходятся по каютам, и Эдгар остается в одиночестве. Влага оседает на стеклах очков, и он снимает их, чтобы вытереть о жилет. Он пытается разглядеть что-нибудь в тумане, но берега, мимо которых они плывут, будто растворились бесследно. Туман съедает даже пароходную трубу у него за спиной, и ему кажется, что он плывет в пустоте. Он вытягивает руку и смотрит, как белые клочья обвиваются вокруг нее, оседая крохотными капельками.
Белое. Как чистый лист бумаги, как необработанная слоновая кость; в начале истории все еще белое.
30 ноября 1886
Дорогая Катерина!
Вот уже пять дней, как я покинул Лондон. Прости, что я не написал тебе раньше, но после Марселя наша первая почтовая стоянка только в Александрии, и я решил, что лучше подождать, чем отправлять тебе письмо, в котором были бы сплошь старые мысли.