Наследство последнего императора. Том 4 - стр. 36

На мои расспросы о Красной армии, Шостак отвечал, что пока и речи быть не может о формировании регулярных войск. Всё впереди. А до того им приходится довольствоваться случайными солдатами и случайными командирами».

Очень Грондейса заинтересовала персона комиссара.

«Шостак, русский еврей из Крыма, уехал во время войны в Соединенные Штаты, вполне возможно для того, чтобы избежать военной службы. Он умен, хоть и малообразован, но амбициозен. Благодаря своему пребыванию за границей, имеет довольно хорошие манеры, вполне цивилизован. Для своего возраста он на удивление скептичен, не верит в людей. Одержим идеями Троцкого, но не понимает их сути.

Ненавидит аристократов и смотрит свысока на невежественный и покорный народ, который надо просвещать. Считает себя настоящим русским и уверен, что работает ради блага того самого народа. Однако возможностей быть понятым этим народом у него нет. С офицерами и солдатами он обращается пренебрежительно. Красногвардейцы подчас с трудом выносят его, злорадствуют из-за его промахов. Но поскольку они не доверяют всем, кто служил старому режиму, то охотно верят якобы «гонимым при царе»: полякам, латышам, евреям…»

С утра до заката, каждый день Грондейс ездил с Шостаком по войскам. А вечерами до хрипоты дискутировал с красным комиссаром.

Кончилось тем, что Шостак предложил ему съездить с ним в Москву. И Грондейс с удовольствием согласился.

В Москве голландец посетил бывшего главнокомандующего Юго-Западным фронтом генерала Брусилова, который перешел на сторону большевиков. Когда Грондейс объявил высшим советским властям, что ему, газетчику, необходимо съездить в колчаковскую Сибирь, то большевики препятствовать не стали. Даже снабдили его охранной грамотой.

Пропуск

Настоящий выдан подданному королевства Нидерланды Людвигу Хермановичу ГРОНДЕЙС, военному корреспонденту буржуазных и социалистических газет и журналов с дозволением собирать сведения не секретного характера для написания им разных правдивых статей.

Помощник секретаря СНК Вилкин

Грондейс раскрыл плоский портсигар из крокодиловой кожи, достал тонкую черную сигариллу и закурил.

– Не угодно ли? – он предложил портсигар Новосильцевой. – Правда, табак бразильский, очень крепкий – не турецкие вам и не греческие. Но сейчас многие дамы за границей и бразильский курят. А во Франции того пуще – чёрный «корпораль».

– Благодарю, я не из числа таких дам. Кстати, разрешаю вам курить в моем присутствии.

– О, вы бесконечно любезны! – поперхнулся дымом голландец.

Попыхтев сигариллой, спросил:

– Откуда такие странные намеки относительно моей персоны? И моей семьи? Только не удивляйте меня долго. Лучше быстро и сразу.

– Служила по ведомству генерала Батюшина. Даже имею офицерский чин.

– Ага! – торжествующе заявил Грондейс. – Вот где собака зарыта. А я сразу вас разгадал.

– Сразу? Мне показалось – наоборот. С опозданием.

– То есть, я понял, кто вы. Но… плохо ваше бывшее ведомство работало, если вы заявляете обо мне такие странные вещи без доказательств.

– Плохо, – согласилась Новосильцева. – То плохо, что тогда они не смогли доказать. Но, по-моему, все это давно никакого значения не имеет. Правда? Та война ушла. А мы всего лишь ее живые осколки.

– Тем не менее, вы неспроста подошли. Вам поезд нужен, верно? Вы хотите уехать.