Наследство последнего императора. Том 3 - стр. 28
Вывела она лошадь неосёдланную, взобралась на неё, сзади я – на круп лошадиный, и так перешли реку.
И двинулся я дальше, очень довольный. Поддёвка моя – на меху, лапти лёгкие, прочные, не протекают. И в холод, и в жару в них одинаково хорошо. За поясом у меня топор: сын хозяйский в последний момент его мне вручил, поскольку крестьянину без топора в лесу делать нечего.
Пришёл я в Усолье, где был приятель дьякона. Спросил, проведёт ли он меня к чехословакам.
– Ой, нет-нет! – замахал он руками. – И не просите. Раньше бы провёл, а сейчас никак. Везде красные заставы, разъезды.
Пошёл я тогда к церкви – заперта. Нашёл священника, прошу помочь пройти к чехам.
– Бога ради! – испугался священник. – Даже не говорите об этом. Мать, дай хлеба, а вы, пожалуйста, поторопитесь.
Тут послышался топот копыт. Попадья глянула в окно и обмерла:
– Господи помилуй! Красные – уже в деревне, скачут!
Священник страшно побледнел и схватился за сердце.
– Господи, что же делать, что же делать?.. – зашептал он и опустился без сил на лавку. И на меня смотрит, а у самого слёзы в глазах.
Ноги у меня, словно снежные, таять начали и исчезать. Но я сумел удержаться от слабости. Спрашиваю:
– Огородами можно пройти к лесу?
– Можно! – говорит священник. – Только незаметно, под заборами. Спаси вас Господь!
Крадучись под плетнями, я залёг и дождался, пока отряд красных проехал мимо. Они начали обыскивать дома – хорошо, что с того края деревни начали, а не с этого.
Выбрался я, вышел на дорогу и медленно, с трудом воздерживаясь, чтоб не побежать, двинулся к лесу.
Вдруг сзади – лошадиный топот. Оглянулся – трое верховых в военном, без погон, скачут.
– Стой! Стой! – кричат.
И тогда я задал стрекача. Бегу изо всех сил, а топот ближе. Потом выстрелы – пули над ухом свистят.
Я прыгнул с дороги на пашню, потом снова на дорогу, чтобы не дать им прицелиться. Неожиданно дорога кончилась, поперёк неё канава. Перелез через неё – снова стреляют, и снова, по счастью, мимо, а петлять я уже не могу. Нет сил. И дыхание кончилась.
Лес уже рядом, на сосне впереди вижу – белка по веткам прыгает. А топот вроде тише. И совсем стих.
Оглянулся – лошади у красных перед канавой упёрлись. Не хотят перескакивать. Всадники посовещались и повернули шагом обратно. Остановились возле дома священника, спешились, вошли. Скоро оттуда донеслись выстрелы…
Долго я сидел под сосной… Поднялся с трудом и, шатаясь, словно оглушённый, снова тронулся в путь.
Несколько дней я шёл на восток, стараясь держаться Сибирского тракта. Днём прятался в лесу, а с темнотой выходил на дорогу.
Еда кончилась. И когда уже был не в силах терпеть голод, ночью пробрался в деревню и постучал в избу, где ещё был огонь, где, значит, хозяева не спали.
Двор большой, хозяйство, видно, крепкое. В сенях хозяйка отрезает огромный кусок сала, а женщина городского вида отсчитывает ей деньги. Рюкзак у этой женщины доверху набит продовольствием.
Разговорились. Слово за слово, и я сказал, что пробиваюсь к чехам. Поколебавшись, женщина сказала, что она с мужем и братом тоже наладились в Екатеринбург, они уже неделю в пути. Я обрадовался.
– Возьмите меня с собой!
Женщина поколебалась. И согласилась.
Я представился, в двух словах сказал, кто я и откуда. Она назвала только своё имя – Елена.