Наследники. Любовь под запретом - стр. 15

Я понимала, что могу не дождаться ответа от подруги. Тому было несколько причин. Во–первых, Бель лишена права переписки, а во–вторых ее ждала Академия для Высших, а я не знала точную дату ее отъезда. Вполне возможно, она просто не успеет получить письмо. Поэтому я надеялась, что мое послание распечатает и прочтет ее мать. Я собиралась написать на конверте: «В случае отсутствия адресата, передать послание герцогине Элата».

В итоге я нашла обтекаемые фразы. Я ничего не утверждала, просто описывала ощущения. Мол, опекун ведет себя так, словно собирается соблазнить меня. В конце сообщения я попросила дать совет. «Приемлемо ли такое развитие событий, когда муж матери становится мужем ее же дочери? И как уйти от брака, если сама мысль оказаться женой отчима мне ненавистна».

Я все утро караулила посыльного. Когда он явился с кучей писем для Джозефа, я вручила ему свое. Приплатив медяк, взяла слово, что послание будет доставлено без промедлений. Тот горячо пообещал.

Отдав письмо, я немного успокоилась. Последние дни меня мучил вопрос, любила ли меня мама. Мы с отчимом мастера наносить друг другу травмы. Он всколыхнул во мне воспоминания. И я все чаще склонялась к мысли, что больше внимания мне уделял именно Джозеф. Мама всегда была холодна ко мне.

Отчим радовался, когда я приезжала на каникулы. Даже как-то съездил со мной в город, чтобы заказать новые платья. Давал при выборе ткани и фасона дельные советы. Сейчас я припоминала, что он был щедрым. Щедрым, пока была жива мама. И только став моим опекуном, резко начал ограничивать в расходах. Он словно почувствовал свободу самостоятельно распоряжаться деньгами. Без оглядки на их хозяйку.

Не знаю, какая блоха его укусила, когда он решил продать меня своему другу. Ведь мы вполне ладили. Да, между нами были недомолвки, я даже винила его в смерти матери. Несправедливо винила, ведь она в нем не чаяла души. Вполне возможно, что я чувствовала себя обделенной. Отсюда и ревность, и желание ущипнуть побольнее. Причем обоих.

Для меня стало чем-то новым думать о себе, как о не очень приятном человеке. Неужели это я сделала Джозефа монстром? Кому понравится, когда его встречают презрительным взглядом в месте, которое он считает своим домом? Он решил избавиться от меня, заодно дав прочувствовать, каково это быть нелюбимой. Не без выгоды для себя, конечно.

Думая об отчиме и маме, я не заметила, как оказалась на втором этаже – как раз возле ее покоев. После смерти жены Джозеф перебрался в другое крыло особняка. Наверное, ему было больно видеть ее вещи, прикасаться к ним.

Я повернула ручку двери и оказалась в темном помещении. Занавеси были глухо задернуты, а вся мебель накрыта простынями. Затхлый запах давно непроветриваемого помещения вкупе с холмами спрятанной под белой тканью мебели создавали впечатление, что я нахожусь в склепе. Мне сделалось жутко, и я направилась к окну, собираясь разрушить иллюзию. Раздвинув шторы, я распахнула его. Желая глотнуть свежего воздуха, высунулась чуть ли не по пояс.

Только благодаря этому, я увидела прячущихся в тени деревьев посыльного и Лину. Они спорили. Горничная вытащила из–за пазухи серебряную монету – та блеснула на солнце, и получила взамен… мое письмо.

Пока я думала, что делать: грозно окрикнуть посыльного или перехватить Лину, чтобы поймать с поличным, та убежала в дом. Подкупленный негодяй, вскочив в седло и пришпорив лошадь, скрылся за поворотом.