Наследники Демиурга - стр. 21
– Постой, чудило!..
Пешеходная прогулка быстрым шагом до Бауманской, вернее до улицы Спартаковской, на которой и стоял дом, где в прошлом году, после долгих мытарств и унижений, наконец получил квартиру Александр, заняла не более часа. В без нескольких минут два ночи путешественники уже подходили по скупо освещенной улице к арке проходного двора.
– А это будет удобно? – в сотый, наверное, раз вопрошал Геннадий, забегая вперед и по-собачьи заглядывая в глаза Маркелову. – Наверняка ведь неудобно получится!
Такой настырный и пробивной несколько часов назад, уверенный в себе до наглости Иванов вдруг стал робким и застенчивым, словно девушка. При всем этом было ясно видно, что домой в однокомнатную квартирку на окраине Москвы, где ждала ворчливая и суровая старуха-мать (успел словоохотливо поведать по дороге, обрадованный неожиданной компанией), ему плестись в одиночестве хотелось меньше всего.
– Да не переживай ты, – тоже, наверное, в сотый раз досадливо успокаивал его Александр, пытаясь припомнить точно, когда в последний раз наводил порядок в своем холостяцком гнездышке и не валяется ли где-нибудь на виду какая-нибудь непристойная штука типа использованного и забытого презерватива или интимного предмета дамского туалета. – Как-нибудь разместимся. В крайнем случае – кину тебе под дверь какую-нибудь тряпку, прокантуешься до утра, – шутил он, на глазок оценивая габариты спутника, который вряд ли уместился бы в крохотной прихожей даже сложенный вдвое или втрое.
– Да я и без тряпки… – обрадованно частил Геннадий.
Через минуту, однако, все началось по новому кругу:
– А ты один живешь? А то…
Арка встретила их практически полной темнотой, только едва-едва разбавленной где-то впереди жиденьким отсветом дворового фонаря, явно бывшего законченным эгоистом, так как светил он исключительно себе под нос.
– …а то помешаю, небось…
– Не помешаешь! – неожиданно встрял в разговор грубоватый негромкий голос, выговаривающий слова с деланной хрипотцей, а чьи-то руки толкнули Геннадия к стене, вжимая спиной в шершавую, воняющую кошачьей мочой и плесенью штукатурку.
– Кто тут? – испуганно пискнул он, ощущая что-то холодное и острое, явно металлическое, внезапно прижавшееся к горлу.
Как всегда в подобных ситуациях, он, несмотря на худобу далеко не хилый по комплекции, совершенно терялся и становился похожим на растерянного школьника, у которого здоровенные старшеклассники отбирают копейки, заначенные от завтрака на кино и мороженное. Ноги становились противно мягкими, ватными, во рту ощущался мерзкий привкус железа, все тело охватывала дрожь, к горлу подкатывалась тошнота, а на глаза, совершенно по-детски, сами собой, навертывались беспомощные слезы.
– Не дрейфь, гомики! – отозвался уже совершенно другой, более высокий голос. – Щас, кармашки ваши вывернем и – свободны. Идите себе домой, е…сь вволю!
Шутнику откликнулись разноголосым смехом, непристойными шуточками, и чьи-то руки проворно зашарили по всему телу Геннадия, залезли поочередно во все карманы, вычистив их до последнего медяка, сорвали с плеча сумку, в которой теперь снова лежала рукопись. Он только безвольно поворачивался, ужасаясь даже самой мысли о каком-либо активном сопротивлении.
Где-то в стороне затеплился карманный фонарик: видимо, принялись за Александра… Вот бы кто-нибудь рядом проходил и вмешался… Господи, сделай так…