Наследник жестокого бывшего - стр. 16
Меня приходила наругать Леля, которую на самом деле зовут Юлия Ивановна. Она после окончания своей смены решила убедиться, что все пациенты на месте, но, понятное дело, не обнаружила меня. Зато знала, где меня можно найти. Я бы не сказала, что она меня ругала, скорее упрашивала позаботиться о своем здоровье. Но как я могла покинуть свой пост, зная, что мой малыш тут один? Врачи и медсестры не в счет, никто не заинтересован в здоровье моего сына так, как его мама.
Вечером меня, конечно, выгнали из отделения, отправив в свою палату отдыхать и принимать лекарства. Я плохо помню, что ела, пила и делала в те сутки. Но вечером мне, судя по всему, кололи какие-то успокоительные, потому что практически сразу после капельницы я уснула до самого утра.
А уже утром Максу наконец сделали вливание, и с того момента он стремительно пошел на поправку.
И вот наконец нас выписывают. Ручка сына все еще перебинтована, но швы под ней уже отлично заживают. И сам малыш бодрый и веселый, что внушает надежду на то, что совсем скоро он будет полностью здоров.
– Ну как тут наш богатырь? – в палату заходит Юлия Ивановна и, подбоченившись, смотрит на Макса.
– Холосо, – отвечает он хмуро.
– А что невесел, нос повесил? – спрашивает она, хмыкнув.
– Он уже хочет на волю, – улыбаюсь я.
– Ну тогда получи вольную, – медсестра протягивает мне выписной листок.
Поблагодарив – не только на словах – добрую медсестру, мы с Максом наконец покидаем здание больницы. Повиснув на моей руке, сын прыгает вниз по ступенькам крыльца. Напевая песенку про знаменитый трактор, он бодро выкрикивает слова, разносящиеся по двору больницы.
Как же я хочу домой! Нормально помыться, выспаться, поесть домашней еды. Как представлю, как воняет в нашем с Максом холодильнике, волосы на голове встают дыбом. Нас не было достаточно долго, чтобы все приготовленное перед аварией пропало. В общем, отдохнуть пока не светит. Надо убрать в холодильнике и приготовить свежие блюда. А перед этим еще зайти в супермаркет за продуктами. Только как их нести, если на здоровой руке у меня висит сын, а на второй все еще побаливает запястье?
– Макс, осторожно, – произношу я, когда он чуть не врезается в коляску, которую девушка катит наперерез нам по тротуару.
– Мам, а масынка? – спрашивает сын, поднимая голову.
– Сейчас приедем к себе, пойдем в супермаркет за продуктами, и купим тебе машинку.
– И соколадку?
– И ее, – отвечаю я. – Макс, смотри под ноги, – добавляю ласково, когда сын спотыкается.
Мы проходим через территорию больницы и уже готовы выйти за ворота, когда я слышу за спиной знакомый голос:
– Антонина!
Замираю и медленно оборачиваюсь. Я буквально могу почувствовать момент, когда взгляды Юдина и моего сына пересекаются. У Макса на лице написано, кто его отец. Даже тест ДНК был бы не нужен, если бы Святослав Михайлович хотя бы раз взглянул на сына.
Юдин подходит к нам, не сводя взгляда со своей уменьшенной копии. Слегка хмурится, а потом смотрит на меня, остановившись в паре шагов.
– Как Максим?
– Спасибо, хорошо, – отвечаю тихо, чувствуя, назревает что-то, что мне совсем не понравится.
– Выздоровел?
– Практически. По крайней мере, нас уже выписали.
– Хорошо. Значит, дальше мы сами справимся.
– Что? В каком смысле? – мои пересохшие губы еле шевелятся, потому что подсознательно я уже понимаю, к чему он ведет.