Наследник своенравной магии - стр. 30
Написав короткое и лишенное конкретики послание в Джеймстаун, Хюльда передала монетку ассистенту почтмейстера. У Миры была племянница в Джеймстауне, так что, возможно, она укрывалась там. Хюльда могла только надеяться. Если Мира ответит, она могла и не связываться напрямую с БИХОКом. Может, напишет в Уимбрел Хаус. В следующий раз, когда Хюльда увидит мисс Тэйлор, нужно будет попросить ее быть на этот счет внимательнее.
Выйдя на улицу, Хюльда поплотнее запахнула свою синюю накидку и вдохнула морозный воздух. Небо сегодня было серое, окрашивая Бостон в мрачные тона. Интересно, смотрит ли Мира на те же самые небеса, или она уехала в местечко потеплее? Может, она и правда сбежала в Испанию… Немного сыскной работы – и Хюльда могла бы раздобыть адрес. Но все, что она могла найти в БИХОКе, также найдет и отдел международных отношений. Знала ли Мира, что нагрянет ЛИХОК? Что они будут искать ее?
Неужели она и правда присваивала средства? Может, вся эта суматоха была связана с финансовыми махинациями и телеграмма ссылалась вообще не на мистера Хогвуда? Но если не на него, то на кого?
Хюльда обдумывала это, пока шла обратно в БИХОК. Возможно, Мира не станет отвечать ни на что столь официальное, как письмо или телеграмма, – что-то, что доставит человек, который потом сможет ее опознать.
Может, ветряной голубь. Они были дороги, но Хюльда уже нервничала. Что, если Мира не просто залегла на дно, а ранена? Больна? Болезнь изначально и втянула ее в эти неприятности – она мотивировала ее связаться с печально известным некромантом в поисках исцеления. Что, если лечение мистера Хогвуда было неполным?
Ну и, во всяком случае, Хюльда не хотела обрывать их отношения на такой грустной ноте. Она не говорила с Мирой прямо с того момента, как поругалась с ней в ее спальне, в ярости воскликнув, что никогда не простит ей, если Мерритт пострадает. А потом она украла ее лошадь.
Телеграмма грузом оттягивала ее карман, напоминая Хюльде, что она не единственная искала Миру Хэй.
Мерритт и не понял бы, что задремал, если бы этот проклятый красный клен за домом не разбудил его своим «ооооооосссееееееень».
Он очень старался скрывать свою сонливость, пока Джеймс Гиффорд что-то бубнил, зачитывая отрывок из сборника эссе о магии. Он закончил с эссе об общении – в нем говорилось лишь о различных существующих чарах и не давалось никаких подсказок о том, как магию выключить, – и перешел к охранным чарам, рассказывая обо всем, начиная с основы магии, до известных волшебников, чар, теорий и бла-бла-бла.
Даже Оуэйн свернулся калачиком в углу кабинета Мерритта, положив морду на правую ногу. Мерритт не раскрыл учителю истинную природу собаки. По какой-то причине не распространяться об этом казалось безопаснее.
Он направил свои мысли к Оуэйну: «Если я должен это терпеть, то и ты тоже».
Пес не пошевелился.
Мерритт попробовал снова: «Оуэйн. Ты меня слышишь?»
Ничего. Он попытался еще раз, теперь позволяя инстинкту вести себя. Казалось, мысль выбиралась из его лба каким-то странным, слегка иссушающим образом. «Не стоило мне на это подписываться».
Оуэйн поднял голову. «А я говорил, что я могу тебя учить».
Мерритт ухмыльнулся. Он никогда еще не обращался к Оуэйну, используя общение, только слушал. У Оуэйна чар общения не было; он просто говорил на «собачьем» или на какой-то разновидности мысленного или бессловесного «собачьего». Весь перевод происходил уже с Мерриттовой стороны.