Наследницы амазонок - стр. 15

Глупый вопрос, когда вот он, я, улыбаюсь и киваю головой, но так тут было принято спрашивать, и выслушивал я это каждый раз, когда раньше приезжал на каникулы к бабушке.

– А это дочка что ли твоя?

Я опять кивнул.

– Экая уже большая!

Раньше эта фраза относилась ко мне, маленькому: "Экий уже большой!" – дальше обычно следовало философское отступление о времени и теперь не замедлило оно прозвучать:

– Вот время-то летит, времечко! – вздохнула бабка Настя

– А как Сашка поживает? – Спросил у бабки я. С ее внуком Сашкой мы в детстве вместе бегали, а потом как-то наши дорожки разошлись, хоть и жил он тоже в Петербурге.

– О, он сейчас большой начальник, – ответила она, но не без гордости, а с упреком, – к бабке даже некогда заехать.

На высокий голос бабки Насти из дверей следующего дома, что напротив нашего через дорогу, высунула сухонькое личико бабка Лиза. Жива еще! Помню, лазили к ней в огород на огромную старую черемуху, ели недозрелые вяжущие ягоды, а бабке Лизе приходилось гонять нас, и еще в те времена была она дряхла.

– Здравствуйте, – крикнул я ей, но она, похоже, меня не узнала.

Из дома Булыг, что рядом с нашим, никто не вышел, но я видел, как колыхнулась за окном занавеска. Видно не хотели они со мной здороваться, впрочем, как и я с ними. Знал я их тоже с детства. Старший из них, Иван, был младше меня на четыре года. Баба Ириша частенько просила меня взять поиграть с собой Ваню, а за ним тянулся и его брат Тарас. Третий, младший, в те времена еще не родился. Молодцы эти всегда тяготили нас. Мы частенько убегали от них, прятались, и бабе Ирише приходилось забирать своих внуков, дружно ревущих богатырским плачем, и ругала она на чем свет стоит нас, больших, выглядывающих из-за угла. Тяжеленько приходилось бабе Ирише. Отца у внуков не было. Мать сидела в тюрьме. Помню, вышла она, когда было мне уже лет шестнадцать, родила своего третьего, Степана, и опять села.

В другом соседнем с нашим доме жила баба Маша Садовникова. Теперь там в окнах было темно.

Мы стояли перед нашим домом. Калитка была приоткрыта.

– Странно, как ты… – начала опять Маша.

– Помолчи уж!

– Я хотела сказать только, как ты и за сколько, и какому дураку собираешься продать эту рухлядь. Жили бы мы вот там, – показала она на соседний дом Садовничихи, большой высокий, на фундаменте, выступающем на два метра от земли.

– Наш не хуже, – буркнул я.

Вошли во двор. В сумерках он показался мне запущенным, неприбранным. По всему двору валялись какие-то бумажки. По бетонной тропинке вдоль дома мы подошли к крытому крыльцу. Дверь, естественно, была закрыта на висячий замок.

– Сейчас найду ключ, – сказал я, поднял руки, пошарил над дверью. Ключа не было. У тети Тамары я даже не спросил, куда они обычно прятали его. Под ковриком? Ковриком и не пахло. Возле крыльца был камень. Еще бабушка всегда клала ключи под него. Спустился со ступеньки, склонился над камнем – и точно – нащупал.

– Не надо ключа, папа.

Я удивленно посмотрел на Машу, а она демонстративно взялась двумя пальцами за накладку под замком и вытащила ее вместе с гвоздями. Дверь открылась, замок остался висеть на месте.

– Папа, можно я теперь скажу слово "странно"?

– Ты уже сказала, достаточно.

Мы поднялись по крыльцу. Следующая дверь в сени тоже была не заперта. Из сеней внутрь вела еще одна дверь, утепленная, которую на запоры никогда и не закрывали. Та самая дверь, за которой пытался спрятаться дядя Леня, заперев ее изнутри на хлипкий крючок. В темноте сеней я наощупь по памяти сразу нашел ее ручку, открыл, и мы переступили через порог. Маша ахнула…