Наследница трех клинков - стр. 25
– Не делайте глупостей, – сказал природный француз. – Не хочет этот господин играть в карты – ну и черт с ним. Шум поднимать незачем. Чем меньше шуму – тем лучше.
– Он врет, – отвечал малограмотный господин. – Он не давал слова, он может играть…
– Что это за человек?
– Черт знает что за человек… в хорошем обществе его не стали бы принимать! Но здесь, в захолустье, он должен быть мне благодарен, этот Нечаев, что я сажусь с ним за один карточный стол! Хотел бы я знать, отчего он вышел из полка! Ведь непременно какая-то скверная история!
– Оставьте его в покое. Я знаю таких господ – они от вызова не откажутся, а этот должен быть хорошим фехтовальщиком. Вам недоставало только дуэли в рижском трактире. После нее можете тут хоть навеки поселиться – на границу вас не пустят.
– Я уже схожу с ума, – пожаловался господин с плохим произношением. – Ни карт, ни приличного общества!
Голос выдавал сильное раздражение и даже склонность к капризам. Эрика представила себе говорившего совсем еще молодым человеком, избалованным и взбалмошным.
– Вы лучше как следует напейтесь, – посоветовал француз. – Думаете, мне тут нравится?
А вот француз был мужчиной средних лет, тоже недовольным жизнью, но умеющим держать себя в руках. Он чем-то напомнил Эрике дядюшку фон Гаккельна с его критическим взглядом на мир, приступами брюзгливости и бесконечным терпением, когда любимая племянница, госпожа фон Лейнарт, затевала очередную хозяйственную авантюру или пыталась сосватать ему очередную вдову с полудюжиной детей и двумя дюжинами внуков.
– Вы можете уехать в любую минуту!
– Вы правы – я так и сделаю.
– И оставите меня тут одного?!
Эрика усмехнулась – так рассуждает малое дитя. Незримому кавалеру было не более двадцати лет – голос молодой, звонкий, страстный… почти как у Валентина, когда он, объяснившись в нежных чувствах и не получив немедленного «да», грозился выйти из гвардии в армию и умчаться на турецкую войну.
– Коли вам угодно безобразничать, играть в карты по-крупному и поднимать шум – да, оставлю. Я и без вас выполню все то, о чем сговорено с вашим братом, только времени уйдет побольше.
– Вы хотите от меня избавиться, Бротар? Не выйдет! – возразил малограмотный господин. – Нас всех троих связал черт… как же это сказать? Черт связал одной веревкой! Или мы получим эти триста тысяч, или поедем в сибирские рудники!
– Тише, тише!
Это относилось и к Эрике, которая ахнула довольно громко и тут же прикрыла рот ладошкой. О сибирских рудниках в Курляндии рассказывали ужасные вещи – туда ссылали не только злодеев, но и совершенно невинных людей, сперва наказав их кнутом, вырвав ноздри и поставив на лицо клеймо; кормили гнилым хлебом, поили болотной водой, и именно на страхе перед рудниками держалось могущество Российской империи…
– Вам без меня не обойтись! Я все это выдумал, я узнал, где и как делают бумагу! Я слишком много знаю, чтобы от меня так просто избавиться! Вам придется заколоть меня – а вы знаете, шпагой я владею отменно! Еще неизвестно, кто кого заколет! Я – преображенец, а вы – аббат, да, аббат!
Эрика поморщилась – мужчина, даже выпив лишнего, не должен так визжать.
– И вы уже давно не преображенец, и я уже давно не аббат, сударь, – сердито отвечал француз. – Перестаньте вопить, как торговка рыбой, господин Пушкин. Вспомните лучше, как вышло, что вам пришла в голову удачная мысль… вспомните, кто рассказал вам, как научиться подделывать росчерки… вспомнили? А теперь слушайте. Если в ближайшие три дня вы не получите свой паспорт, нам все же придется расстаться. Я хочу побывать во Франции, объездить Голландию, а вам всего-то нужно поселиться в Амстердаме поблизости от мануфактуры Сиверса и там провести все переговоры о бумаге. Нам вовсе не обязательно надоедать друг другу целыми сутками, сидя в одном экипаже. Если мы проживем под одним кровом еще хоть неделю – то обязательно зарежем друг друга. Мы встретимся в Амстердаме.