Наследница - стр. 26
Каково же было его удивление, когда вместо одного миллиона они обнаружили на ее счету – пять. Анжела впала в глубокую задумчивость, а Синицын словно протрезвел. Слишком много. Однажды ранним утром или поздним вечером в дверь постучат и скажут, что серьезные люди просят перевести их денежки на такой-то счет в такой-то банк. Вот и все. А после того как они беспрекословно выполнят эту просьбу, его вместе с Анжелой отправят к праотцам.
От таких мыслей очаровательная любовница с каждым часом нравилась ему все меньше и меньше. В конце концов – деньги лежат на ее счету, основную работу сделала она, с нее и спрос. А самому – бежать, бежать сломя голову. Да и кто ее знает, эту Анжелу. Не он к ней подкатился, она – к нему. А не подосланная ли? То-то у нее в глазах тоска убийственная светится. И стал Павел Антонович прокручивать в памяти весь их роман с самого начала. Мужик он был неглупый, а потому все странные детали, все ее призывы унести в новую, надвигающуюся как катастрофа жизнь сладкий кусок показались ему теперь более чем подозрительными. И день рождения… И остальное… А то, что раньше слеп был, – так держала в женском своем плену, использовала.
Вспомнил и как серьезные люди с ней разговаривали – как со своей. Вспомнил все и невольно отодвинулся. Дура баба – и себя и его от жадности сгубила.
Она почувствовала. Зашептала горячие признания. Бес попутал, вот и согласилась его соблазнить. Но потом полюбила. Да так горячо, что теперь только он и есть у нее во всей жизни. Доказывать было полезла, но Синицын отстранился, захотел до конца дослушать о деле. Да и про то, что один он у нее на свете, – вранье. Дочка совсем недавно замуж выскочила, Анжела вот-вот бабушкой станет.
Она его за руки – он в сторону, она на колени, он… Хотя куда от настырной бабы в купе уйти. Окрутила, уложила в постель, ублажила. А потом и говорит: «Ты не сомневайся. Я знаю, что делать…»
Вернувшись из кратковременного отпуска, Синицын заплатил знакомому фтизиатру тысячу долларов и получил справку, что у него открытая форма туберкулеза, причем тяжелая и неоперабельная.
Пока оформлял бумаги на пенсию, стал белым как лунь. Все казалось, схватят за руку, остановят и – всему конец. Кто – серьезные люди или из ГБ – не имело значения. За неделю, пока прошел все этапы оформления, нервы расшатались до предела.
Успокоился, лишь когда вместе с Анжелой вышел из самолета в Санкт-Петербурге и пересел в поезд до Москвы. Если где и прятаться, говорила она, то – в столице. Пойди найди иголку в стоге сена. Впрочем, ложных надежд у него не было – найдут везде. Однако он принял все меры предосторожности. Снял квартиру на длительный срок у отъезжающих в Израиль. Прописываться не стал. Анжела перевела деньги на его счет в другой банк, и только после этого между ними вновь восстановилось былое доверие. Около года прожили они затаясь, переезжая из одной квартиры в другую. Однажды он застал ее с телефонной трубкой в руках. «Нет. Он ничего не знает, – кричала она в отчаянии. – Он понятия не имеет…»
Их все-таки нашли. Неизвестно как и неизвестно кто. Через полчаса они с Анжелой уже выходили из дома, договорившись, что он заедет за ее дочерью и внучкой, которые теперь тоже жили в Москве, а она купит билеты на всех, куда удастся. Павел Антонович и не думал, что придется потратить столько времени на уговоры. Дочь Анжелы категорически отказалась ехать куда бы то ни было, потому что маленькая Лия лежала с высокой температурой. С приходом мужа обстановка не нормализовалась, а, напротив, сделалась и вовсе несносной. У него были на Москву свои планы, с которыми он не хотел расставаться. «Да я зарабатывать только начал! – кричал этот идиот. – Триста долларов в месяц! Зачем мне ваша Америка?» Павел Антонович отвел его в сторонку и объяснил, правда путано и нервно, что Анжела получила наследство – огромное наследство, которого им всем хватит до конца дней. «Пять миллионов? – молодой умник посмотрел на Синицына так, словно тот только что сбежал из психиатрической больницы. – Придумаете же…» Павел Антонович обиделся. Пусть сама разбирается со своими родственничками, когда приедет. В конце концов, они ему чужие люди.