Наследница - стр. 20

Два первых года, проведенных в Ашхабаде, он все еще надеялся – опомнятся, позовут назад, он вернется победителем, закаленным в боях со стихией, на белом коне. Куда там! Битва за лучшее место под солнцем в партийных рядах продолжалась без него. На такой войне выбывших забывают быстро.

Десять лет он потратил на попытки каким-то образом вернуться, на пустые терзания и звонки бывшим товарищам. Те перебывали у него по разочку в гостях, ради экзотики, поедания желтых медовых дынь и огромных, солнцем налитых персиков, однако его призывы о помощи оставили без ответа.

Время шло, а со временем ко всему привыкаешь. А когда привыкаешь, начинаешь смотреть другими глазами. А если смотреть по-другому, можно увидеть не только недостатки, но и кое-какие достоинства. Отыскивается и хорошее, и светлое. Потому что не может человек жить в темноте и терзаниях.

Через десять лет Павел Антонович впервые выбрался в Москву. И обомлел. Его удивил – и отчасти весьма неприятно – тот самый уклад жизни, к которому он когда-то так рьяно стремился. Все куда-то бежали, суетились, дрожали за свои места, смотрели косо. Ни покоя, ни отдыха. На юге жизнь у него была степенной и размеренной. Дела чередовались с праздниками, и то и другое было обставлено пышно, с восточным размахом. Люди гостеприимно распахивали свои двери перед каждым. Не потому что были просты, а по обычаю. А просты, скорее, были москвичи. Все-то у них, что не белыми нитками, то красной нитью.

Павел Антонович вернулся из Москвы успокоенным. Залег под кондиционер, поставил рядом ляган с виноградом и задумался. Цель жизни истлела от жара его сердца. Другой у него пока не было. Можно было расслабиться и пожить в свое удовольствие.

Катерине он так и не простил предательства – того, что не пожелала остаться в Москве, а потащилась за ним на юг. Теперь их супружеские отношения и вовсе сошли на нет, отчего она, правда, вовсе не страдала. А вот для Синицына тот факт, что он наконец поставил на Москве крест, означал полную свободу действий с прекрасным полом, в которой он себе раньше отказывал. Кстати, отказывал единственный из всех, кто его окружал.

Теперь Павел Антонович не жил, а смаковал каждый свой день и каждый час. Аппетитные секретарши сменялись большеглазыми горничными в горных пансионатах, длинноногие комсомольские карьеристки со съездов – задумчивыми и медлительными дамами, заведующими городскими закрытыми базами. Катерина принюхивалась к воздуху, который витал вокруг неожиданно успокоившегося мужа, шарила по карманам, наводила ревизию в его бумагах, но поймать Синицына с поличным не могла, отчего копила в себе безысходную злость и обиду.

Павел Антонович выплыл из потока воспоминаний в свою московскую квартиру и уставился на листок, лежащий перед ним на столе. Часы показывали половину шестого, а он в своих воспоминаниях так и не добрался до главного…

3 января 2001 года

Воронцов ехал на работу и улыбался. «Как последний кретин», – сказал он себе, взглянув на свое отражение в вагоне метро и не сразу узнав в нем себя. Попытался принять серьезный вид, но через мгновение уголки губ снова предательски поползли вверх. Его заполонила Лия. В голове прыгали картинки, наподобие комикса, и все – про нее. Вот она выгибается точно кошка, вот прохаживается по комнате в его рубашке, а вот… И именно тут губы вздрагивали усмешкой, по телу пробегал жар, а взгляд уплывал к потолку. Сознание сгинуло, подсунув вместо себя поток почти физически ощущаемых видений, от которых никак не удавалось отделаться. Не удавалось и, пожалуй, не хотелось.