Наследница для Чудовища - стр. 30
Последнюю фразу деловито произносит, мол, какой у нее муж крутой. А я вздрагиваю после падения очередного парня. Замут точно озверел, и после его кулака без сотрясения не обойдется. По спине ползет неприятный холодок.
— Выпьем?— игриво шепчет Вероника.
— Чего?— не сразу понимаю ее.
— Коньячок. Коньячок под язычок. Пока мужики не видят.
Вероника оглядывается по сторонам, как мелкий воришка. Просит меня сесть так, чтобы ее делишки были незаметны для мужчин. Ловко выливает из кружек чай и зубами выдергивает пробку из грелки.
— А муж думает, что я иногда мерзну, вот и ношу с собой грелку. Быть супругой лидера группировки намного сложнее, чем быть самим лидером.
В компанию к алкоголю Вероника достает горсть шоколадных конфет и кидает их на плед. Я не пью, но снова поднимаю взгляд на Замута. Слышу, как он рычит, приказывая оттащить избитых в автобус. И мне сразу хочется пригубить алкоголя.
Замут возвращается к машине и снимает окровавленные бинты. До скрипа зубов напрягаюсь, когда он заставляет оставшихся отжиматься. Ругается на них, пугает. Говорит, «слабаки», «щеглы» и «стертые в мясо казанки — это норма». Страсти кошмарные наблюдаю. Вот как после такого садиться с ним в машину?
— Мне чуть-чуть, — предупреждаю Веронику.
— Конечно, я тоже не собираюсь напиваться. Громов потом ворчать будет еще неделю, — почти до краев наполняет наши кружки и разворачивает конфетку. Делаю то же самое, наблюдая, как женщина залпом опустошает содержимое. — Ты не нюхай, а пей, — руководит процессом.
— Фух… обжигает.
— Закусывай скорее.
Я чувствую сначала горечь, а после приятное тепло по всему телу и восторг. Обманчивое блаженство. Вероника разливает по второй. Минут через двадцать я начинаю понимать Артёма Громова. Хочешь жить — умей вертеться. А Вероника Сергеевна будто читает мои мысли своим хмельным взглядом:
— Жизнь наших мужчин всегда находится в опасности. Сегодня им выражают глубокое почтение, а завтра могут предать. Ради чего? Власти и денег. Самые близкие, Надя. Крысы!
Она говорит так, словно догадывается. Заставляет меня краснеть и сгорать не только от палящего солнца. Я стараюсь улыбаться непринужденно, а в глазах двоится. Навязчивая коньячная мысль заставляют меня встать с пледа.
— Стой, ты куда? — волнуется Вероника.
— Сейчас вернусь.
Покачиваюсь и шагаю поговорить с Громовым, как взрослые люди. Балансируя руками, чтобы не упасть, плетусь по траве, перешагиваю муравейник.
Громов стоит ко мне спиной, прячет кулаки в карманы спортивных штанов. Он со стороны изучает новых отморозков. Больше ничего не вижу, медленно моргаю. Внезапно чувствую, как чья-то ладонь останавливает меня на полпути и рывком тянет обратно. Щурюсь и сквозь дымку различаю черты Замута.
— С тобой что?
— Все нормально.
Он принюхивается и хмурит брови. Мне отчего-то смешно видеть Замута таким, а ему не смешно. После коньяка во мне просыпается только мне понятный юмор и тонна отваги.
— Ничего не свете лучше не-е-ету-у, чем просить у Замута сигарету-у-у! Или эта вовсе не сигарета, а болтающаяся в штанах…
Меня окончательно развело на жаре, и, кажется, умом овладели черти.
— Замолчи, — затыкает мой рот и волоком тащит к машине. Чудовище, матерясь, распахивает заднюю дверцу авто и проталкивает меня внутрь. — А нажралась-то! Ёп твою мать… — раздраженно хлопает дверью и летит к виновнице торжества. — Вероника Сергеевна, ну-ка иди сюда!..