Наследие орков - стр. 20
Реальные дела людей почему-то всегда расходились с напыщенными, красивыми словами: церковники призывали голодающих людей к смирению и покорству, веками вытравляя из крестьян дух бунтарей, а сами обжирались за их спинами. Лучшим же примером двуличности правящих дворов были постоянные междоусобные войны стремящихся к чуть ли не мировому господству герканских курфюрстов, причем чем меньше двор, тем больше амбиций. Если бы не войны с соседними государствами – Филанией, Шеварией и Виверией – и не бесконечные набеги на северо-восток, то своенравная герканская знать уже давно перебила бы друг друга. Сил Ордена не хватило бы, чтобы воспрепятствовать междоусобной резне, а власть герканского короля фактически не распространялась за высокие крепостные стены Маль-Форна.
Люди врали, врали постоянно, справляя естественную потребность своей загадочной души и подсознательно подчиняясь неумолимому закону природы: «Выживает сильнейший». А что остается делать, если ты слаб? Врать, усыплять бдительность, убаюкивать жажду наживы и власти более сильного врага – иными словами, стараться выжить любыми средствами.
Пасмурное вечернее настроение не прошло с наступлением утра, скорее усугубилось из-за радостных предвкушений других обитателей замка. Скрепя сердце Манфред надел темно-зеленый охотничий костюм и натянул высокие сапоги. Толпе весело галдящих дворян не удалось заразить его азартом и хорошим расположением духа. Барону было не до развлечений и шумных безумств, душа взывала к одиночеству, ей хотелось не забав и не заунывных церковных песнопений, а реальных опасностей и будоражащих кровь боевых действий.
К счастью, охота – всего лишь светское развлечение, а не турнир или духовный церемониал Ордена, на котором присутствие командира было обязательным, однако соблюсти негласные нормы приличия и появиться при выгоне собак и помпезном выезде кавалькады из ворот замка все же пришлось. Изнывая от скуки и терпя несносную болтовню любителей острых ощущений, немногие из которых решились бы поохотиться по-настоящему – один на один со зверем, без десятка голодных собак и ревностных слуг, – барон из последних сил ожидал спасительного момента, когда старший егерь наконец-то задует в свой проклятый рог, а прислуга спустит свору.
«Терпящий и страждущий да обретет успокоение!» – едва слышно прошептали губы барона прилипшие к ним слова последней проповеди аббата Бертона – духовника замка, когда раздался призывный рев охотничьего рожка и три десятка седоков пришпорили коней, пытаясь обогнать несущихся к лесу борзых.
Посчитав свою миссию завершенной, барон хотел было развернуть коня и поехать в замок, где среди опустевших залов и галерей витали тишина и успокоение, однако внезапный порыв ветра донес до рыцаря приглушенные звуки симфонии леса: пение птиц, легкое поскрипывание высоких стволов корабельных сосен, успокаивающий шелест травы.
«Где еще искать покой, как не в лесу, в этой вековой опочивальне из душистых трав», – вздохнул Манфред, которому в последние годы слишком много времени приходилось проводить среди холодных, сырых стен замков и крепостей.
В лесу он не был давно, хотя именно с пением птиц, безмятежным шорохом листвы и зеленью деревьев у него были связаны самые яркие воспоминания в жизни: минуты сладкого отдыха в лесных поселениях, утомительные многодневные переходы по заросшим высокой травой тропам, ночные привалы у костра, война, потери и первая, давно ушедшая любовь.