Наследие Артанов - стр. 27
– Эльви, Эльвианора! Прости, прости меня ради бога! Это я во всем виноват!..
«Заткнись, дурак! – визгливый выкрик Антонины Семеновны прозвучал как гром среди ясного неба. – В чем ты виноват?»
– Одну минутку… – Смекнув, что зловредная старушенция сменила-таки гнев на милость, я вовремя прикусил язык.
«Вот скажи: откуда у тебя в голове такие мысли берутся? Вроде бы все как у людей: извилина там, извилина сям…» – В голосе старой грымзы впервые прозвучали нотки миролюбия.
«А что я должен был подумать?»
«Да что угодно, но только не это! Ведь нахожусь-то я не где-нибудь, а именно в твоей черепушке, и знаешь ли, совершенно не готова пожертвовать жизнью ради того лишь, чтобы насолить своему симбионту!»
«Тогда почему же вы молчали все это время?» – Наконец-то я позволил себе бросить мимолетный взгляд на Эльвианору. Моя подопечная была настолько удивлена интригующим началом несостоявшейся исповеди, что даже забыла поправить упавший на лицо непокорный локон. Да и все присутствующие в рубке, похоже, тоже крайне удивились. Хорошо еще, что они не могли слышать нашего с Антониной Семеновной разговора!
«А ничего, что кое-кто незаслуженно присвоил себе лавры героя-спасителя, даже вскользь не упомянув о бедной старой женщине, вынужденной влачить жалкое существование в этом комке перезрелой слизи, который люди по скудоумию своему называют головным мозгом? Между прочим, здесь довольно темно и чертовски воняет плесенью!»
Ну, с плесенью это она, конечно, перегнула палку. А вот касаемо всего остального…
«Простите, я и подумать не мог, что вам действительно это нужно. Хотите, я расскажу всю правду прямо сейчас?» – Не дожидаясь ответа, я поднялся наконец с пола и сделал глубокий вдох, готовясь произнести самообличительную речь, после которой в глазах роскошной блондинки окажусь не просто тряпкой, этакой безвольной куклой, управляемой рукою умелого кукловода, но еще и самым распоследним треплом.
– Попрошу минутку внимания! Господа, я вынужден поставить вас в известность… дело в том, что… мы летим на планету Кардаманарию. Там я всех высаживаю, а дальше наши пути расходятся. Я обязан помочь народу лингвинов в борьбе за обретение независимости на одной из планет приграничного сектора галактики.
Слова были не мои. Язык – тоже. Ума не приложу, как Антонина Семеновна умудряется брать под контроль отдельные части моего тела. И почему лингвины присутствующих не ведут себя точно таким же хамским образом?
На какое-то время установилось гробовое молчание. А затем… затем, когда я обессиленно присел на одно из кресел и устало прикрыл опухшие синюшные веки, то почувствовал вдруг, как чьи-то теплые, некогда такие холеные ручки любовно обвились вокруг моей шеи, а голосок, мелодичнее и нежнее которого нет ничего на свете, вновь затянул такую знакомую, но так и не успевшую набить оскомину песню: «Илья, ты самый красивый, самый умный, самый добрый, ты самый-самый!»