Размер шрифта
-
+

Насилие.ру - стр. 11

»

Трудно не заметить, что объяснения типа «за девушек» или «за наших детей» – это не указание настоящей причины драк, а способ их оправдания.

Тот же мотив выдвигают в качестве обоснования и былинные богатыри, побивая супостатов и срубая головы змеям:

Ай он вез-то Соловья да во чисто поле,
Й он срубил ему да буйну голову.
Говорил Илья да таковы слова:
– Тоби полно-тко свистать да по-соловьему,
Тоби полно-тко крычать да по-зверыному,
Тоби полно-тко слезить да отцов-матерей,
Тоби полно-тко вдовить да жен молодых,
Тоби полно-тко спущать-то сиротать да малых детушек.

Всячески подчеркивается угроза, которую представлял Соловей для «женщин и детей», – чем и оправдываются насильственные действия по отношению к нему. Причем обещания врага прекратить подобные злодеяния служат достаточным поводом отказаться от применения силы:

А змея тогда Добрынюшки смолиласи:
Не придай ты мне смерети напрасныи,
Не пролей ты моей крови бесповинныи.
А не буду я пленить больше богатырей,
А не буду я давить да молодых жен,
А не буду сиротать да малых детушек…
А на ты лясы Добрыня приукинулся,
А спустил-то он змею да на свою волю…

Василий Буслаев (в одной из записей былины) вызывает на бой новгородцев, чтобы отомстить за оскорбление, нанесенное на пиру его матери. В другой записи былины новгородцы решают убить Василия за то, что:

Ишше стал он на улоцьку похаживать;
Он дворяньскима забавами да забавлятисе, —
Малых деточек на улки пообиживат…
Он ведь много убивал да малых деточек…

Аналогичная формула узаконивания насилия просматривается и в «фольклоре красноармейцев» периода гражданской войны начала XX века:

Как коршуны злые терзают добычу,
Пронзенное сердце клюют,
Так белые банды терзают станицу,
Кровавые реки текут…
И сын погибал пред очами родимой,
А дочь на глазах у отца…
Ах, сколько погибло, погибло напрасно
Под пулей, в петле, под ножом!
Ах сколько осталось сестер разнесчастных
И сколь опозоренных жен!
Стонали станицы, стонали деревни,
Ждали избавленья свово…
(запись была сделана на Украине).

Отечественная война (1941–1945 годов) также изображается в деревенском фольклоре как помеха нормальному осуществлению репродуктивных ролей:

Распроклятая Германия затеяла войну.
Взяли милого в солдатики – оставили одну!
Ой, девочки, война, война, зашумели ёлочки,
Прилетели самолеты – улетели дролечки!
Много лесу на угоре, много вересиночек.
Из-за проклятого фашиста много сиротиночек.

Итак, традиция санкционирует лишь насилие, осуществляемое в интересах и по сигналу из прокреативной сферы, тем самым программируя сцепление этих двух сфер.

Феномен их сцепления в русской культурной традиции точно выразил А. Платонов: «В нашем народе понятие матери и воина родственны: воин несет службу матери, храня ее ребенка от гибели, и сам ребенок, вырастая сбереженным, превращается затем в воина». До сих пор, если рождается мальчик, матери говорят: «Ну, будет солдат!»


Уже на примере праздничных драк мы могли наблюдать разделение сфер насилия и воспроизводства. По обычаю в этих драках участвует неженатая молодежь: «Всё до армии, – объясняет житель с. Пинаевы Горки (в Новгородской обл.), сам бывший атаман деревенских компаний. – После армии – уже нет: уже думали о семейной жизни. Всерьёз с девушкой знакомимся. А женатые уже не дрались – уже дети». Так формулируется норма. Участие женатых мужчин в драках случалось, но воспринималось как факт исключительный, и это участие осуждалось и сдерживалось.

Страница 11