Наши за границей. Под южными небесами - стр. 37

– Смотрите, смотрите, какая франтиха идет! Даже в гипюровых кружевах… – сказала она.

– Здесь собаки ценятся не по породе, а по их безобразию, – заметил доктор. – Курьезными собаками часто обращают на себя внимание и нарочно для этой цели водят их с собой…

– Полноте.

– Уверяю вас. Здесь прогуливалась дней пять-шесть тому назад одна парижская дама «из легких», нарочно приезжавшая сюда в Биарриц.

– А разве есть здесь такие? – быстро спросил Николай Иванович.

– И сколько! – отвечал доктор. – Да вот, если вы сегодня вечером будете в казино, так увидите их. Они являются туда часов в одиннадцать, и там у них происходит что-то вроде биржи. Так вот эта дама… Она теперь, кажется, уехала обратно в Париж… Так вот эта дама гуляла здесь по Плажу с беленькой собачкой, у которой ушки, мордочка, передние лапы и хвост были окрашены в розовый цвет. Хозяйка, одеваясь на прогулку, сама притиралась кармином и тем же кармином мазала и собачонку. Даму эту так и звали: «мамзель с розовой собачкой». Цель была достигнута. По курьезной собачонке ее знали все. Потом…

– Позвольте… – остановила доктора Глафира Семеновна. – Вы говорите, что эти дамы устроили биржу в казино. А один наш русский знакомый часа два тому назад рассказывал, что в казино собирается только цвет здешней аристократии.

– Да, но эта аристократия дольше одиннадцати часов там не остается, а с одиннадцати начинаются свободные нравы. Ну, да вы вечером увидите. А! Вот и мой патрон вылез из своей берлоги на Плаж… – сказал доктор.

– Московский фабрикант? – спросили супруги Ивановы.

– Да-да… Максим Дорофеич Плеткин. Вот и его два прихлебателя с ним: один в качестве шута, а другой в качестве льстеца. Шута и льстеца с собой на свой счет привез. «Не могу, говорит, быть в одиночестве, нужна компания».

Показалась колоссального роста жирная фигура в горохового цвета пальто нараспашку и в московского образца картузе с белым чехлом. Фигура шагала ногами как поленьями, опираясь на палку, и колыхала животом. Широкое красное лицо фигуры, обрамленное жиденькой полуседой бородкой, улыбалось во всю ширину. Справа его шел черноусый, с помятым лицом пожилой мужчина в кургузом сером пиджаке и малиновом галстуке и что-то нашептывал; слева шагал толстенький, коротенький, тоже уже не первой молодости человек на кривых ножках, с маленькими бачками на прыщавом лице. Он был в испанской фуражке, и на плечах его была накинута бурая, сильно потертая пальто-крылатка, по которой за границей всегда узнают русских. Коротенький человек тоже шевелил губами, что-то рассказывая.

– Который же льстец и который шут? – поинтересовался Николай Иванович.

– Шут в крылатке. Это актер, провинциальный комик, – отвечал доктор. – А на обязанности усача лежит только славить патрона. Вез наш Максим Дорофеич сюда в Биарриц и одну из своих дам сердца, но по дороге поссорился с ней и из Смоленска прогнал ее обратно в Москву.

Плеткин и его компания поравнялись с супругами и доктором.

– Прогуливаетесь? – встретил Плеткина доктор вопросом. – Ну, вот это и хорошо. А то сидеть и киснуть у себя дома вам просто на погибель. Дышите скорей морским-то воздухом, дышите, да уж не присаживайтесь на стулья-то, а гуляйте.

– Ладно, – проговорил Плеткин с одышкой и махнул ему рукой.

– Максим Дорофеич сейчас обыграл меня на круглом бильярде в кафе, – сообщил доктору льстец.