Наши за границей - стр. 13
Перед прибытием поезда, отправляющегося в Кёнигсберг, они вышли на платформу и дружественно похлопывали друг друга по плечу. Николай Иванович лез обниматься и целоваться, но начальник станции пятился. Когда поезд подъехал к платформе, начальник станции распростился с Николаем Ивановичем и на этот раз поцеловался с ним, посадил его в вагон и крикнул:
– Glückliche Reise!
Поезд помчался.
Обед по телеграмме
Поезд мчался к Кёнигсбергу, куда начальник станции неизвестно для чего отправил обратно супругов, так как и на той станции, где они пили с ним пиво и мадеру, можно бы было дожидаться прямого берлинского поезда, который не миновал бы станции. Очевидно, тут было какое-то недоразумение, и начальник станции и супруги не поняли друг друга. Да и на станции-то не следовало им слезать с того поезда, в который они сели по ошибке, а следовало только пересесть из гамбургского вагона в берлинский и выйти гораздо дальше на станции у разветвления дороги, но супруги были, выражаясь словами Николая Ивановича, без языка, сами никого не понимали, и их никто не понимал, отчего всё это и случилось.
Николай Иванович сидел с женой в купе и твердил:
– Кёнигсберг, Кёнигсберг… Наделал он нам переполоху! В гроб лягу, а не забуду этого города, чтоб ему ни дна, ни покрышки! И наверное, жидовский город.
– Почему ты так думаешь? – спросила жена.
– Да вот, собственно, из-за «берга». Все жиды – «берги»: Розенберги, Тугенберги, Ейзенберги, Таненберги. Удивительно, что я прежде про этот заграничный город ничего не слыхал. Новый какой, что ли?
– Нет, мы про него в пансионе даже в географии учили.
– Отчего же ты мне про него раньше ничего не сказала? Я бы и остерёгся.
– Да что же я тебе скажу?
– A вот то, что в нём обычай, что по телеграфу обед заказывать надо. Наверное, уж про это-то в географии сказано… Иначе на что же тогда география? Ведь географию-то для путешествия учат.
– Ничего в нашей географии ни про обед, ни про телеграммы сказано не было. Я очень чудесно помню.
Николай Иванович скорчил гримасу и проворчал.
– Хорош, значит, пансион был! Из немецкого языка только комнатным словам обучали, a из географии ничего про обеды не учили. Самого-то главного и не учили.
– Да чего ты ворчишь-то! Ведь уж напился и наелся с немцем на станции.
– Конечно же, привёл Бог пожевать и лёгкую муху с немцем урезать, но всё-таки… A хороший этот начальник станции, Глаша, попался… Ведь вот и немец, a какой хороший человек! Всё-таки посидели, поговорили по душе, выпили, – благодушно бормотал Николай Иванович, наконец умолк и начал засыпать. Мадера дала себя знать.
– Коля! Ты не спи! – толкнула его жена. – A то ведь эдак немудрено и проспать этот проклятый Кёнигсберг. Тут как только крикнут, что Кёнигсберг, – сейчас и выскакивать из вагона надо, a то живо куда-нибудь дальше провезут.
– Да я не сплю, не сплю. A только разик носом клюнул. Намадерился малость, вот и дремлется.
– Кёнигсберг! – крикнул наконец кондуктор, заглянув в купе, и отобрал билеты до Кёнигсберга.
Через минуту поезд остановился. Опять освещённый вокзал, опять столовая со снующими от стола к столу кёльнерами, разносящими кружки пива.
Первым делом пришлось справляться, когда идёт поезд в Берлин. Для верности супруги обращались к каждому железнодорожному сторожу, к каждому кёльнеру, показывали свои билеты и спрашивали: