Наше счастливое время - стр. 4
Хотя отличий у нас с тетей тоже немало. Она больше молится за наших родных и никогда не пользуется их материальной помощью в своих интересах.
Я же была самой настоящей оторвой. Я жила для себя и под предлогом любви или дружбы подпускала людей, но не ради них, а ради самой себя… И так, живя в свое удовольствие, я и умереть хотела только лишь ради себя любимой! Я была поклонницей удовольствий и даже не догадывалась, что потеряла себя, стала рабом эмоций, под влиянием которых с завидным постоянством набрасывалась с пинками на крепкие стены нашей сплоченной семьи. Напиваясь, плясала всю ночь напролет и горланила песни. Я не замечала, что подобное времяпровождение день за днем разрушало меня, но даже если бы обратила внимание, то не захотела бы остановиться. Я жаждала саморазрушения. Жаждала, чтобы весь мир крутился вокруг меня. Я напивалась до чертиков, поскольку не знала, кто я и чего хочу на самом деле. Я никогда не произносила этого вслух, но, наверное, если бы к моему сердцу тогда приставили стетоскоп, оттуда послышалось бы: «Ну почему солнце не крутится вокруг меня?! Почему вы не рядом, когда мне одиноко? Почему сволочи, которых я ненавижу, победно шагают по этой жизни?! Отчего этот мир издевается надо мной, не желая посодействовать моему счастью!?»
Когда я пошел в школу, мой младший брат Ынсу начал каждое утро ходить туда за мной. Внутрь он зайти не мог, поэтому сидел на корточках на углу у школьной ограды и ждал, когда закончатся уроки. Ынсу не был похож на меня. Я, если кто-то пытался меня обидеть, бросался за ним, впивался зубами в руку, но, когда на него налетали мальчишки, он не хватался за первую попавшуюся палку, чтобы дать противникам достойный отпор. Участь Ынсу, как и судьба нашей горемычной матери, состояла в том, чтобы безропотно, давясь слезами, сносить побои, воспринимая их как неизбежность. Выбегая из школы после уроков, я видел, как он сидит под изгородью, скорчившись и трясясь, с посиневшими от холода губами. Иногда я заставал его перепачканным кровью из разбитого носа, а бывало, в слезах, с голой пиписькой, так как ребята раздели брата догола, отняв всю его одежду.
Когда в школе я получал свой обеденный паек, я не съедал его до последней крошки, как это делали остальные, а лишь сглатывал слюну, ведь булочка из кукурузной муки была для нас единственной едой за весь день.
Позднее я часто задумывался: а любил ли я по-настоящему своего маленького Ынсу? До сих пор не знаю. Единственное, чего мне хотелось, – чтобы он был счастлив. Сейчас то время, когда мы шли с ним домой и отщипывали по кусочку от одной кукурузной булочки, кажется мне самым счастливым периодом в нашей жизни.
В тот день шел дождь. Наступила весна, но погода была промозглая: чистое с утра небо вдруг потемнело, резко обрушился сильный ливень. Я не слушал учителя и смотрел в окно – Ынсу негде было укрыться от дождя. Мне то и дело виделось, как он, словно забытый в пустом гнезде голубок, сидит под беспощадными струями воды с опухшими от слез глазами… Поэтому, едва закончился первый урок, я опрометью бросился к воротам школы. Ынсу увидел, что я вышел гораздо раньше положенного, и широко заулыбался. Дождь хлестал его по лицу, а он чуть ли не прыгал от радости. Я же пришел в ярость. Естественно, ни у кого из нас не было зонта, и моя одежда тоже начала промокать.