Наша прекрасная страшная жизнь. Рассказы - стр. 19

– Дурак! Мучитель! Идиот! – подняла заплаканное лицо. – Ну, вечно ты во всякие истории влипаешь!

В голосе её было столько уже подзабытой нежности. Михаил Борисович понял, что и сам вот-вот захнычет-рассиропится, судорожно прижал Любу к себе, застыл, вдыхая запах её волос, так знакомо пахнувших яблочным цветом.

– Что же делать? Люба, что же нам делать?!

– Ничего, ничего, всё обойдётся! – Люба успокаивала его как маленького. – Никто не видел. Ты не виноват… Ты не виноват, Миша! Так получилось… У него, оказывается, девчонка на шестом этаже живёт – он просто этажом ошибся. Значит, судьба у него такая… Да и – был бы нормальный! Он, говорят, алкаш уже и наркоман… Он, рассказывают, уже убил кого-то… Это же бандитский выродок!..

Михаил Борисович почти уже не слушал лепет жены. Он всё сильнее, всё жарче сжимал её, подзабыто шарил руками по спине, с упоением ощущая, как под ладонями знакомо и податливо изгибается её всё ещё желанное тело. Он начал, задыхаясь, целовать её в ложбинку груди, в шею, нашёл наконец губы – припал жадно, ненасытно, как припадает к кислородной подушке задыхающийся от удушья человек…

– Люба!.. Любушка!.. Милая!.. – успевал пристанывать он, на мгновение прерывая поцелуи. – Не важно! Ничего не важно! Ты и я! Будем жить! Всё будет, как прежде!..

Он увлёк её в комнату. Нетерпеливо, словно молодожёны, они раскинули-разложили диван-кровать, суетливо разделись, помогая друг другу, бросились в постель…

Уже под утро в голове совершенно обессиленного Михаила Борисовича, в тот момент, когда он вслед за женой, уснувшей на его руке с блаженной улыбкой на распухших губах, собрался погрузиться в сладкий сон-отдых, мерцнула довольно кощунственная мысль: «Если для этого надо было убить, что ж…»

Он никогда не думал (или забыл), что счастье может быть таким острым, таким пьянящим, таким всепоглощающим.

А сколько его впереди!!!

Он так и уснул, улыбаясь.

И, конечно, не знал, не предвидел (не дано человеку знать свою судьбу!), что на следующий день, когда Люба после загса и церкви (записались в очередь на регистрацию и венчание – чего ж откладывать?) решит пробежаться по магазинам, а он прямиком отправится домой, готовить семейно-праздничный обед, – припрётся Виктор Дьяченко, ближайший сосед из 85-й.  Заглянет просто как бы по привычке, тридцатник на похмелье перехватить, а потом к разговору, заглядывая проникновенно в самоё душу, и выдаст: мол, не спалось ему позавчера, в ночь на третье, вот и увидал случайно в глазок, как Михаил Борисович какого-то пьяного хмыря тащит по коридору…

И почувствует Михаил Борисович себя так, словно накинули ему на шею петлю-удавочку, и стало ему трудно, совсем невозможно дышать…

Наш безразмерно-необъятный дом, громоздящийся Казбеком в центре города, вместил в свои квартирные клетушки население, по крайней мере, крупного села, а то и целого райцентра. Не дом – архитектурный монстр. И собак в нём обитает целая стая, голов эдак в сто, сто пятьдесят, а может быть, и – в двести.

Часов с шести утра, с самой несусветной рани, а вечером до полночи, до самой кромешной тьмы,  во дворе нашего дома-Вавилона приливами и отливами вскипает псиное столпотворение – брех, визг, лай, вой. И вся эта собачья какофония щедро приправляется мерзко-повелительными хозяйскими криками-воплями: