Нарисованная ведьма. Истории о первой любви - стр. 3
– А можно я вас как-нибудь нарисую? – робко спросил он.
– Мо-ожно, – кокетливо проскрипела Глория. – Только не как-нибудь, а как положено!
– Это же – Персонаж! – с придыханием говорил потом Серёжка. – Таких нарочно не придумаешь!
Серёжка вошёл в комнату юной ведьмы и обалдел, как и было задумано по сценарию. Он осторожно трогал то хрустальный шар для гаданий, то карты Таро, то чёрные треугольные свечи, то бросался к толстым старинным книгам по белой и чёрной магии.
Послонявшись по комнате, он уселся на медвежью шкуру, распластанную на полу, и долго вытирал намокшие ладони о брюки. На свой идеал – Настю – он смотрел с нескрываемым восхищением. Пока она наливала душистый чай с травами, он достал скетчбук и приступил к наброскам.
– Сядь вон в то кресло, – попросил он.
Настя уселась в старинное кресло с деревянными подлокотниками. Она вдруг вспомнила сценку из «Титаника», где Джек рисовал Розу, и смутилась.
Серёжка встал, осторожно поправил прядь её непослушных волос, ещё несколько прядей накинул на щёку.
Насте были приятны прикосновения художника.
– Щекотно, – засмеялась она.
– Так ты смотришься естественнее. Человек красивее всего в своей естественности.
Настя смутилась ещё больше. «Знал бы ты, какая я естественная!»
Потом пили чай с конфетами, разговаривали. Насте хотелось просто посмеяться, поболтать о какой-нибудь ерунде, но Серёжкин взгляд не давал ей расслабиться. Он смотрел на неё, как тот греческий скульптор, влюбившийся в статую, которую сам же и создал. Насте совершенно не хотелось быть Галатеей. Тем более что и Серёжка на Пигмалиона не тянул. «Лучше бы обнял или хоть за руку взял, я же не мраморная», – с тоской думала Настя.
Ей приходилось напрягаться, «держать лицо», она всё время чувствовала себя как портрет в раме. Серёжка все пустяковые темы переводил на загробные тайны, загадки, полтергейстов, экстрасенсов и колдунов. В общем, встреча прошла под девизом «Истина где-то рядом».
– Ты когда-нибудь сталкивалась с локальным проявлением паранормальной активности? – спрашивал Серёжка.
– Что?
– Проще говоря, с Барабашками, – пояснял Серый и надолго заводил свою аномальную пластинку.
«Если он каждый раз будет так вскрывать мне голову, я сойду с ума», – тосковала Настя.
Когда Серёжка дошёл в своих рассуждениях до рогатого призрака по прозвищу Охотник Херн, который мчался по грозовому небу на коне, Настя откровенно заскучала.
– Англичане считали, что он родом из Виндзорского леса, а германцы…
«Лучше бы поцеловал», – вздохнула про себя Настя.
– Но самый страшный – Лесной царь, – услышала она. – Ох, он жуткий! Ты знаешь, что балладу про Лесного царя не Жуковский написал, а Гёте? Это датский фольклор. И называлось произведение «Ольховый король». Во-от…
Настя сдержала вздох. Если бы она хотела попасть на литературный семинар, то не к Серёжке и не в этом интерьере. Оставалось надеяться, что умник не будет декламировать «Лесного царя» ни в переводе, ни в оригинале.
– Мне пора! – поднялась Настя.
– Куда? – удивился Серёжка. – Девять часов вечера. Это мне пора.
– Я… это самое… люблю прогуляться перед сном.
– И не боишься? Ах, да, вряд ли ты кого-то боишься! – восторженно сказал он.
В коридоре Серёжка так поспешно помог Насте надеть пальто и подал шарф, что она испугалась, как бы он не кинулся застёгивать её сапоги.