Напряжение - стр. 35
– Ничего не понимаю. – Потапенко ходил мелкими шажками по комнате, задевая стулья. – Ничего не понимаю…
– Присядьте, – сказал Шумский. – Я думаю, вы сами все прекрасно знаете. Между прочим, чей это пиджак?
Он снял пиджак с вешалки, осмотрел карманы, подкладку, пуговицы и повесил обратно на шкаф.
– Мой… Старый он, все хочу переделать, да времени не хватает.
– На что у вас время уходит? Где вы работаете? – Шумский открыл дверцы. В шкафу висели серые, черные, коричневые костюмы. Некоторые были отутюжены, другие еще недошиты: рукава и полы не подрублены, на месте лацканов – мешковина, приметанная крупными стежками.
– Сейчас временно не работаю.
– Шьете? – кивнул Шумский на шкаф.
Потапенко вдруг ожесточился, сжал кулаки; толстые губы перекосились, но в глазах, вдавленных в мясистое, дряблое уже лицо, застыла мучительная неизвестность: что эти люди знают о нем?
– Из-за патента все это, да? Стукнули, подонки… Ненавидят меня соседи, житья не дают…
– За что же?
– Кто их знает, может, рожей не вышел…
– А, – улыбнулся Шумский. – Скажите, а на какие средства вы живете? От шитья? – И подумал: «А он не дурак, хорошо разыгрывает жертву доноса. За беспатентное шитье – штраф, предупреждение… Ему выгодно сейчас быть такой жертвой».
– В основном на эти.
– В основном? – саркастически заметил Шумский. – Кому вы шили?
– Разным знакомым, товарищам.
Шумский обследовал комнату, прощупал кровать, потом подошел к машине, открыл ящик. Среди иголок, старых наперстков, шпулек он заметил желтый тюбик, вынул и открыл его. Цвет помады был темный, вишневый.
– Вы холосты?
– Холост.
– А как попала к вам губная помада?
Потапенко сделал попытку улыбнуться, развел руками:
– Ей-богу, не припомню. Должно быть, кто-нибудь из женщин оставил… заказчиц…
– Вы ведь шьете мужское платье.
– Да, но может быть… это были и не заказчицы, – взывая к пониманию, сказал Потапенко.
– Все может быть, – ответил Шумский, откладывая в сторону тюбик.
Сидя на корточках возле старинной тумбы с запыленным бюстом Оффенбаха, Изотов молча перебирал книги, тетради, журналы, которые он извлек из тумбы. Потом встал, подошел к столу и, разложив перед Потапенко два журнала мод, общую тетрадь и телефонный справочник, спросил:
– Это все – ваша собственность?
Потапенко недоуменно посмотрел на Изотова:
– А чья же? В моем доме все мое.
– Кто знает. – Изотов поднял свои белесые брови. – Вдруг эти вещи тоже оставили ваши заказчики или заказчицы.
– Нет, мои.
– Тогда я прошу, подпишите, пожалуйста, протокол в подтверждение ваших слов.
– А теперь скажите мне, – вмешался Шумский, – кто приезжал к вам из Риги? Учиться играть на аккордеоне. Ведь вы еще и аккордеонист, не правда ли?
– Да, но сейчас я играю только дома, изредка, больше для души.
– Вы не ответили мне, – настаивал Шумский.
– Не знаю, кого вы имеете в виду.
– Далматов, например, брал у вас уроки?
– Далматов?.. Далматов?..
– Ну что же вы так долго, Потапенко, вспоминаете? Он же у вас жил довольно продолжительное время. И не один. Разве не так?
– Да, да, жил, – закивал Потапенко. – Ну и что такого? Вы же сами хорошо знаете, зачем тогда спрашиваете?
– Проверить хотим. Вдруг ошибаемся? А где Далматов работает?
– Не знаю, не интересовался.
– Вот это уж нехорошо, – с нарочитым сожалением сказал Шумский. – Жить неделями бок о бок с человеком и не поинтересоваться, где он работает… Позвольте не поверить. Зря вы так говорите. Вы прекрасно понимаете, что нам выяснить, где работает человек, ничего не стоит… А вам от запирательства будет только хуже. Ну а Вента Калныня? Она что, жена Далматова?