Нам здесь жить - стр. 12

Был я пьян и азартен и горя не знал…

Первый перерыв он позволил себе спустя час. Тащил бы и дальше, но слишком устал – руки тряслись, а пот ручьем лил по телу, невзирая на то что погода испортилась окончательно и температура была немногим выше нуля. Впрочем, это как раз было ему на руку – хорошо остужало. Да и дождя не было, что тоже радовало.

И все равно приходилось тяжко. Трудно сказать, удалось бы Сангре хоть куда-то добраться, но спустя полчаса он увидел вдали, в просвете между деревьями, человеческий силуэт. Он прищурился, вглядываясь. Нет, не мерещится. Судя по одежде, силуэт был женский, но ничего страшного. Не одна же она живет в глухомани, значит, сможет привести мужиков.

– Эй, – крикнул он хриплым голосом. – Алло, красавица!

Та оглянулась, застыла на месте, затем с явной опаской направилась к Петру, но, подойдя поближе и вглядевшись в лицо Улана, вздрогнула и опрометью бросилась бежать прочь. Такого разочарования душа Сангре не выдержала. Ноги его подкосились и он рухнул на землю, теряя сознание.

Очнувшись, Улан обнаружил себя лежащим в какой-то избе на лавке и укрытым неприятно пахнущей чем-то кисловатым звериной шкурой. Он осмотрелся и понял, что домик явно не дядькин. Не было у того столь здоровенной печи, причем – вот диво-то! – не имеющей сверху никакой трубы. Ошибка исключалась – верхний край печи вообще не доходил до потолка, точнее… Буланов заморгал глазами, фокусируя зрение. Так и есть, самого потолка тоже не имелось.

Чудеса-а.

Имеющаяся в избе мебель не баловала ни обилием, ни разнообразием форм – здоровенный стол, у стены напротив – грубо сколоченная лавка. Сиденье ее было откинуто вверх, и от этого она сильно походила на откидные нары в каком-нибудь районном КПЗ. Впрочем, даже в самом убогом КПЗ Улан никогда не встречал некрашеных нар. Да и таких столов тоже.

Небольшая дверь с легким скрипом отворилась, и в образовавшийся проем, согнувшись в три погибели, с трудом прошел здоровенный бугай. Выпрямившись, он мельком глянул на Улана, но, заметив, что глаза его открыты, радостно пробасил:

– Ну вот и молодцом. А я, признаться, сумневался, выживешь, ай как, уж больно раны у тебя тяжкие были. А ты, вишь, хошь и худой, ан жилистый, сдюжил. Это хорошо. Таперь и домовину[5] стругать не занадобится.

Улан молчал, продолжая недоуменно разглядывать здоровяка, разряженного, словно для ролевой игры по временам древней Руси. Для вящего сходства со своими предками бугай даже напялил портянки, а на них лапти. Пауза затягивалась. Увалень растерянно потоптался на месте и с явным облегчением вспомнил:

– Да чего я тута. Надо ж побратима твоего известить. То-то обрадуется.

Он нырнул обратно, а через пару минут в избу не вошел – влетел Сангре, одетый, точнее сказать, обряженный в какую-то безрукавку, надетую поверх драной рубахи, безразмерные штаны и в точно такие же лаптях, как и здоровяк.

– Ага, жив басурманин! – радостно завопил он, ринувшись обнимать друга. – Ну ты и спать горазд! – довольно улыбаясь бормотал он. – Я уже ждать замучился, когда ты наконец в себя придешь, татарская твоя морда, – он вдруг осекся, испуганно закрыв ладонью рот, и с непривычной серьезностью произнес: – Я сказал татарская? Вот блин! Слушай, ты меня одергивай.