Нам здесь жить - стр. 11

Венки – два, с розами и черными лентами, – стоят на балконе.

Ляна сидит на диване. Лицо как кусок сырого мяса.

– Женю не отдадут. Мне позвонили вечером. Сказали, что не отдадут, – потому что я разговаривала с журналистом. С тобой.

Я прервала все контакты с Ляной.

Два дня ходила по городу, не созванивалась с источниками, не брала интервью, не строила планов, не ездила к границе. Боялась спугнуть тех, кто прячет тела. Не могла уехать. Ела ягоды на базаре, уворачивалась от детей на роликах, шли грозы. В Парамоновских складах – заброшке без крыши – родники пробили фундамент, и подростки прыгали со стен – внутрь, в здание, в воду, солдатиками, обсыхали на балке. Мужики в антикварной лавке говорили: инаугурация Порошенки прошла, а долбят все сильнее. Рассуждали про крысу, которую сжирают черви, когда она ослабевает, и «с Украиной все по Дарвину». Беженки из Славянска (каждая – с ребенком на руках) в городском автобусе: «Я с мамой по скайпу разговаривала и слышу: бж-бж-бж – и так 16 часов длится». – «Так ваш дом на вершине, просто к вам звук хорошо доходит». – «Нет, они ж прям до заправки дошли». – «Кто дошел?» – «Ну те, которые стреляют. Подорвали баки». Девушки в церкви говорили, что звезды еще два года за Путина, и Америка знает, что еще два года сила не ее, поэтому «броники» украинцам дает, а деньги нет.

Через два дня дошла весть: Женю отдали. Похоронили.

c 7.00 до 6.38. Сутки с теми, кто завтра умрет

15.04.2012

Утро не наступает потому, что ночи толком и не было. Семь часов, а Яна все так же сидит в углу кухни, скрючившись, нога на ногу, медленно и внимательно ощупывает свое тело, иногда протирает слезящиеся глаза. Жарко, на огне стоит латунная миска с толстым слоем грязноватой соли – она греется все время. Девять часов – то же самое, только из комнаты выходит Паша и начинает курить. Паша, в отличие от Яны, еще иногда спит – часа три, на угловом диване. Пепел аккуратно стряхивается в пустой коробок – он пригодится для нейтрализации кислотной среды на финальном этапе.

Паша и Яна – муж и жена, 10 лет вместе. Три года они сидят на «крокодиле» – так называют дезоморфин. Поставки героина в город перекрыл Госнаркоконтроль (ГНК) в 2008-м, и теперь 85–90 % инъекционных наркоманов в городе – дезоморфинщики.

Место, где мы находимся, на языке гээнкашников называется притоном. А так – двухкомнатная квартира на первом этаже, минимум мебели. Фоном работает телевизор из комнаты. Сильно пахнет йодом, стены – в рыжих потеках. На кухне они сливаются в сплошное коричневое пятно. Два года назад взорвался «баллон» – пластиковая бутылка с бензином, содой и «Седалом-М». Бутылка взорвалась во время нагревания. Был пожар, но не сильный. Теперь соду заменяют «Кротом» – в этом случае нагревать не требуется, достаточно трясти баллон четверть часа, и все.

К 10 из комнаты выходит Лида – младшая сестра Паши. Ей 28, полноватая, с азиатским и каким-то совсем детским лицом. За ней плетется сонная одутловатая Катя, трет глаза кулаками.

Дозу на утро оставляют с ночи – без этого невозможно «начать двигаться». Красноватый раствор быстро и аккуратно разливают по шприцам.

Вообще-то сегодня Яна должна была идти отмечаться к инспектору. А Катя третий день не может попасть ни на работу, ни домой. Впрочем, дома ее не то чтобы сильно ждут.