Нам с тобой нельзя - стр. 42

Никите хватает беглого осмотра, чтобы взорваться. Но мне этого уже мало. Мне мало просто вот таких всплесков, я хочу поступков, Никита. И пока в тебе нет того, что мне нужно, не жди шагов навстречу, не жди, что я пойму тебя. Не пойму и не приму. Уже нет.

—Ты в таком виде никуда не пойдешь, — цедит мне в лицо, хватая за руку. Не больно, но удерживает на месте. Боковым зрением цепляю сведенную челюсть, скулы напряжены, даже сквозь легкую небритость видны играющие желваки.

—Да что ты? — ехидненько выдаю в ответ. —А то что?

—Пошла и переоделась. Быстро.

Рука на запястье смещается чуть выше, горячая ладонь греет, но мне эти касания причиняют физическую боль. Он касался их. Они его. Сейчас он трогает меня, и хочется убежать в ванную, чтобы долго и муторно стирать с кожи мельчайшие молекулы чужеродного присутствия.

От Никиты веет злостью и обреченностью, а еще слабым ароматом спиртного, смешанными с его парфюмом и запахом сигар. Опять. Опять курит. Плевать, что обещал бросить. Опять же, кто я такая? Обещания мне можно забрать и растоптать. Прямо в моем присутствии, чтобы побольнее ударить.

Кадык дергается, мне кажется, он сейчас на грани того, чтобы сотворить глупость. А я продолжаю ковырять рану, иначе это была бы не я. Сдерживаться в такие минуты просто невозможно, не в моем характере.

—Шлюхам своим указывать будешь, понял меня? А мне приказы отдавать не смей, — вырываю руку из цепкого захвата и впервые за долгое время открыто смотрю в лицо. Это больно, всегда больно. Смотрю и не могу отвести глаз от синяков под глазами и глубоких морщин на лбу. Хочется провести пальцем по бороздам и смыть печаль с его лица.

Эта жалость задерживается во мне на мгновение, а затем смывается болью. Бушующий гнев внутри разрывает меня на части.

Значит, кому-то можно все, а другим ничего. Очень удобная политика, меня щемить налево и направо, а самому гульбенить. То есть ты сиди и жди, а я пока буду потрахивать баб. Миленько. Но ни черта подобного не будет, я не собираюсь слушать и подчиняться его приказам. Для этого ему придется меня связать, но тогда жди беды.

—Света, не буди во мне зверя, — хрипит, скользя внимательными взглядом по лицу. В них полыхает огонь. В моих арктический холод.

—А что тогда? Ты меня ударишь? Или что там дальше по списку? Живи как живешь, а я буду жить так, как хочу, вот псы твои цепные бдят, можешь не волноваться, папочке доложи, что все чики-пуки. Ты уже у нас тут на побегушках, да? — говорю много, стараясь задеть побольнее, хоть так, иначе не получится. Пусть я поступаю мерзко, неправильно и мелочно, но как уж во мне кричат эмоции, простите.

Никита замахивается, и кулак прилетает в стенку, прямо рядом с моим лицом. Я задерживаю дыхание, ощущая странный ползучий страх, плавно пробегающий по спине. Ноздри мужчины напротив раздуваются, как у буйвола, готового напасть на свою жертву. Проходит несколько секунд, прежде чем он отталкивается от стенки, цепляет подставку с вазой и уходит под звук разбитого фарфора девятнадцатого века.

Я облизываю пересохшие губы и поворачиваю голову влево, сталкиваясь со вмятиной и красными вкраплениями крови в ней.

14. 14

СВЕТА

С Никитой в тот день, как и в последующие, больше не сталкиваюсь. Я и правда делаю то, что хочу, но сбавляю обороты в плане одежды, потому что в универе слишком пристальное внимание на меня обращает и деканат. А так как лишний раз устраивать себе проблему мне не хочется, я соглашаюсь со всеми претензиями.